– Можно тебя поцеловать на прощание? – спросил Марк робко, впившись глазами в земляничные губы.
Ребристый блеск так и манил себя слизать. Вера улыбнулась – не выдержала. А потом до нее дошло.
– В смысле на прощание? – встревожилась она, снова нахмурив брови.
– Я завтра улетаю в Париж, – ответил Марк удрученно. – Учиться.
– Надолго?
– Пока на два года, – пожал он плечами.
Верины глаза, влажные, темные, колющие, смотрели жалостливо и с надеждой. От этого он сам себе становился противней, хотя был уверен, что больше себя ненавидеть не способен. И вдруг понял, что способность эта усилилась другой – способностью любить.
– Значит, у нас мало времени, – сказала она тихо, выдавив из губ улыбку.
Марк с легким недоумением посмотрел на нее. Тоска в нем сидела всегда. Сейчас она приняла только более глубокие оттенки. Оттенки болотной жижи или сырной плесени. Сердце по-тихому останавливалось в груди. Но Вера вдруг схватила его за руку.
– Поехали к тебе! – воодушевленно воскликнула она.
Марк крепко сжал тонкую кисть и потащил ее за собой к автомобилю.
В этот раз он был очень нежен. Ему хотелось долго ее ласкать, разглаживать и без того гладкую кожу, вдыхать медленно молочный запах и неспешно целовать губы. Все его предыдущие поцелуи происходили только во время секса. Они все были порывистыми, смачными и грубыми. А земляничные губы Веры требовали деликатности. Трепеща от собственной сдержанности, когда в душе горел пожар и животное желание внизу живота, он аккуратно тянулся к ее губам, стараясь не давить и не кусаться.
Она нежилась в объятиях, как котенок, то скрючивалась, то вытягивалась, демонстрируя сильную гибкость своего тела. Он разглядывал ее от макушки до пят пристально, пытаясь запечатлеть эти виды на сердце, чтобы было по чему тосковать в Париже. Он уже знал, как будет мечтать о ней там. Ему уже ее не хватало. Даже тогда, когда он был в ней, расходился от жара и крепко вжимал тонкое тело в диван под собой. Даже тогда, когда она шептала, что любит его, а потом резко переходила на стоны и крики. Даже тогда, когда он любовался ей спящей, стараясь пореже моргать, чтобы не упускать секунды собственного счастья, которого в его жизни выпало всего на несколько этих часов, проведенных с ней. Он считал каждую.
– Только не надо меня ждать, – произнес Марк, когда они прощались у ее подъезда в четыре утра.
– Будто я собиралась, – в шутку насупилась девушка.
Он улыбнулся сквозь слезы, а потом посмотрел на часы и сказал:
– Восемнадцать тысяч пятьсот шестьдесят семь, восемнадцать тысяч пятьсот шестьдесят восемь, восемнадцать тысяч пятьсот шестьдесят девять…
– Что ты делаешь? – засмеялась Вера.
– Считаю секунды своего счастья. Это секунды, проведенные с тобой сегодня. Это все счастье, которое у меня было в жизни. Ты – восемнадцать тысяч пятьсот восемьдесят три секунды моего счастья.
Парень посмотрел на нее серьезно, без улыбки и уже без слез. Вытекшие ранее струйки еще блестели на щеках, но новых не было.
Вера почувствовала, как сердце задохнулось. Слезы снова хлынули из глаз. Она думала, что все выплакала по пути сюда. Волна тоски накрыла ее опять. «И сколько таких волн будет?», – пробежала в голове отравленная мысль.
– Счастье не должно быть по секундам, – выдавила она пискляво.
Марк сморщился от боли и крепко прижал ее к себе.
– Я люблю тебя, – шепнул он ей на ухо.
Он решил, что больше не будет смотреть ей в глаза. И вообще не будет на нее смотреть. И говорить тоже ничего не будет, потому что застрявший в горле ком не давал даже губы разжать. Ноги с усилием двинулись назад к автомобилю. Голова упала на грудь. Он сразу начал вести другой счет – счет своего несчастья – всей оставшейся жизни, думая только о том, на какой секунде она остановится.
– Марк!..
Он все еще слышал ее истошный крик, как она звала его в рыданиях и топала ногами. Борт-проводник попросил всех пристегнуться. Самолет плавно поднялся в воздух. Родной город становился все меньше и дальше. Где-то в нем сейчас спала Вера. Если бы она посмотрела на небо, то увидела бы его только в форме черной точки, ни с кем и ни с чем не связанной, вне фигур и вне плоскости, отрешенной и чужой. Секунды тикали дальше. Неумолимо и беспощадно. Марк продолжал их считать. Каждая следующая могла стать последней. Но теперь они измеряли не страдания. У него появилось, чего ждать и на что надеяться. Мгновения одновременно отдаляли и приближали его…