Ни одна за него не пойдёт.
Есть в селении хромоножка. Бенгта. Молодая, с лица не особенно красивая, тоненькая, в чём только душа держится? Ещё и хромая. Но в отличие от Эспена родилась она женщиной и оттого в убогих не ходила. Поглядывал на неё Эспен – не пойдёт ли такая за него?
Не пошла. Куски подбрасывала иной раз из своей миски в его, глаза прятала, а пошла всё же за мастерового – за Хаука – плотника.
–Куда ж ты её? Плясать она не сможет? – хохотала молодёжь, но Хаук – спокойный и уверенный отзывался только:
–Не для танца мне она нужна. Для очага и уюта.
А Бенгта и расцвела. В заботе Хаука, в ослаблении домашних дел племени засветились её глаза, и незаметно уж стало что хромоножка – до того красива!
На пиру в честь их свадьбы Бенгта подбрасывала кусочки Эспену. В первый раз не заметил Хаук, во второй сделал вид, что не заметил. На третий не стерпел:
–Дело твоё, и не куска мне жаль, да ещё и в день такой радостный, а только делаешь ты ошибку.
Бенгта побледнела: неужели рассердила своего супруга так скоро? Но утешил Хаук:
–На тебя не злюсь, не жила ты ещё, человека не знала, да по глазам не научилась людей узнавать. В глазах же убогого вижу я не смирение с судьбой, не жажду борьбы с нею, а злобу. Не просто так заслужил он это, не просто, Бенгта…
Вроде бы и не запретил Хаук ей ничего, а Бенгта в третий раз на пиру кусочка и не дала. Отломленный положила обратно в тарелку, да до вечера прятала взгляд.
Как в воду смотрел Хаук. Не знал он грамоты шаманской, да трав его не ведал даже по названиям; не изучал он тактики охотников да мудрости воспитания, а просто жил, честно и открыто, и от того то первым увидел, что другие лишь позже заметили.
Злоба была в убогом. Ядовитая злоба.
***
Не ступают охотники племени за границу Фридлейва – знают, что за их лесами и реками нет ничего. Пустыня. Конечно, пересеки её, да будут там новые земли, да будут леса и реки – сильный мужчина или сильная женщина на то способны.
Но случаются встречи с другими племенами по ту сторону от пустыни и приносят они страшные слухи да вести. Говорят, за Фридлейвом живёт чистая злая сила, что хоронится она, питается душами странников, а как окрепнет, так поднимется с солнцем на бой. Видят в пустыне той и ледяных змей, и чёрный дым там вроде бы как кружит, и голоса звучат отовсюду: сверху, справа, слева, из-под земли. И если услышишь ты те голоса, то спасения тебе уж не будет.
Правда то или нет – ни один Шаман не знает. Да запрет древний: без нужды не ступать за Фридлейв. Путников привечать, их истории слушать и запоминать, выводы делать…
Знал об этих сказках и Эспен. Много слышал на молодом своём веку. Много слышал, да ещё больше думал.
«Где-то же есть сила, что сделала меня таким никчёмным?» – думал он в детстве своём безрадостном, уже выделяясь среди всех. Одни готовили к ремёслам, других – к охотному делу, а он всюду проигрывал и не был даже сносным.
И чудилось ему от сказок этих, что сила та за Фридлейвом таится.
«Где-то же есть спасение…» – плакал он подростком, когда отлучили его от охотников и поставили на подмогу женщинам, низведя до беспомощного и слабого. И чудилось ему, что спасение там же, за Фридлейвом, а если и нет – то всё равно жизнь его тосклива и безрадостна, чего таиться?
Но трусил тогда. Верил во что-то хорошее. В то, что всё изменится. Подбадривал и Шаман:
–Великий Ульвэ, до того, как стать главным охотником племени, был слаб и хил.
Мечталось, верилось! Но годы шли. И Эспен оставался собой.
В самом начале у него была мечта – стать лучше других. Затем – мечта стать таким же как все, найти своё место. А потом не стало мечты – пришло яростное, гневливое вожделение покарать всех и каждого, кто косо на него посмотрел, кто не увидел, не оценил…
Чего?
Как Эспен замечательно скоблит полы? Как перемалывает он травы? Как таскает воду?
Его душа требовала великого для того, чтобы победить слабое тело. Но племя смотрело на тело, на навыки, на обучаемость и тем выживало. А он был здесь не ко времени и не к месту. Так, страдая от телесного плена, Эспен почувствовал как переполнилась чаша терпения и горя – хромоножка Бенгта – нескладная, тонкая, слабая оказалась удачливее его, и поймав свою удачу, тут же застыдилась его, убогого и дав две подачки со своего пиршественного стола, до конца вечера прятала взгляд.