Я прошел Джексон-стрит до конца. Изгородь осталась на том же месте, да и траву не всю вытоптали, а вот канава исчезла, ее засыпали, и теперь на ее месте находился машиностроительный цех. В свете уличного фонаря кирпич, из которого было построено здание, казался желтым. Внутри цеха работал токарный станок — видимо, кто-то остался на сверхурочные.
Я подошел к дому сорок восемь. Шторы, естественно, были опущены, но в эркере горел свет, освещая живую изгородь из бирючины в четырех футах от окна.
Я открыл входную дверь.
На стенах были новые обои, современные, с вершами для омаров, рыболовными сетями и одинокими, вытащенными на берег яхтами — все в светло-коричневых и бледно-зеленых тонах. Он закрыл перила лестницы деревянными панелями, покрасил их и повесил на них картины. Пол холла и лестницу покрывал темно-красный ковер, который через каждые три ступени был закреплен прутом из желтого металла.
Я прошел в буфетную.
По обе стороны от печной трубы он соорудил полки. С одной стороны стоял телевизор, почти утопленный в проем. Многочисленные ячейки были заполнены всякой мелочью: фотографиями в рамках, стеклянными фигурками и вазами для фруктов. В одной из ячеек лежала стопка «ТВ Таймс» и «Радио Таймс». С другой стороны все полки были заняты книгами.
Нижние ряды полок занимали номера «Ридерз Дайджест», «Бескрайнего мира», «Сокровищницы», «Настоящего мужчины», «Оружия в иллюстрациях», «Практических советов домашнему мастеру», еженедельника «Канадская звезда», «Нэшнл Джеографик». Над журналами стояли книги в мягких обложках: Люк Шорт, Макс Бренд, Дж. Т. Идсон, Луи Лямур. Еще были Рассел Брэддон, В. Б. Томас и Гай Гибсон. А также Виктор Каннинг и Алистер Маклин, Юарт Брукс и Ян Флеминг. Еще Билл Боуз, Стенли Меттьюз и Бобби Чарлтон. И Барбара Тачман, Уинстон Черчилль, генерал Пэттон, Оди Мерфи. Над книгами было отведено место под музыку: «Голдстрим Гардз», Эрик Коатс, Стэн Кентон, Рей Энтони, Мел Торм, Фрэнки Лейн, Тед Хит, Воган Вилльямс.
Его тапочки стояли на кафельной полке под печкой. Вращающийся стул, обтянутый черной кожей, был повернут к телевизору.
В печке огня не было.
Я заглянул в кухню. Здесь царил полный порядок. Вишнево-красная пластмассовая раковина была тщательно вымыта. Мусорное ведро стояло пустое. Пуста была и собачья миска.
Я вернулся в буфетную, открыл дверь, ведущую в гостиную, и зажег стоявшую на камине небольшую лампу с темно-красным абажуром.
Цветов было немного: мой венок, огромный букет от Маргарет и еще один венок от Дорин.
Гроб стоял головой к эркеру и делил комнату пополам. Рядом с гробом стоял стул из столовой. Я подошел поближе и заглянул в гроб. Я давно его не видел. Смерть почти не изменила его, лицо просто собрало воедино разбросанные в памяти частицы.
Как обычно, когда видишь мертвым того, кого когда-то видел живым, трудно поверить, что это один и тот же человек. Его лицо казалось фарфоровым. Мне даже показалось, что оно зазвенит, как фарфор, если я постучу по лбу.
— Эх, Фрэнк, — сказал я. — Эх, Фрэнк.
Я еще немного постоял, потом сел на стул.
Я что-то сказал — не знаю даже, что именно, — несколько минут посидел, положив голову на край гроба, выпрямился, расстегнул куртку и вытащил сигареты. Закурив, я медленно выдохнул дым и оглядел то, что осталось от Фрэнка.
Я с грустью понял, что совсем не знал его. Все, что я помнил о нем, все эти мелочи, сохранившиеся в памяти, казались ненастоящими. Они напоминали кадры из фильма. И те короткие кадры из прошлого, в которых я видел себя, тоже казались мне ненастоящими. Ненастоящими казались и место действия, и цвет, и даже облака, которые плыли над нами в небе, когда мы что-то делали внизу, на земле.
Я вытащил фляжку и сделал глоток. И снова взглянул на Фрэнка. Я еще некоторое время смотрел на него, потом завинтил крышку и вышел в буфетную, закрыв за собой дверь.
Я прошел через холл, поднялся наверх и открыл первую от лестницы дверь. Это была комната Дорин. Раньше в этой комнате жили мы с Фрэнком. На обоях были нарисованы гитары, ноты и микрофоны. К стенам скотчем были приклеены постеры из журналов с фотографиями «Битлз», «Муди Блюз», «Тремелос», Дейва Ди, Доузи, Бики, Мика и Тича. Магнитофон стоял в нише стенного шкафа рядом с раскладным диваном. Напротив дивана был комод из светлого дерева. Гардероб представлял собой угол, отгороженный занавеской на металлической штанге. Один ящик комода был открыт, и оттуда свисал чулок. Я прошел в комнату Фрэнка. Раньше здесь жили мама с папой. Обстановка осталась довоенной: и кровать, и высокий комод, и шкаф. И даже линолеум на полу. Все блестело чистотой. На каминной полке я увидел нашу с Фрэнком фотографию в рамке: наряженные в выходные костюмы, мы, два подростка, стоим у здания Армии спасения. Мы не были членами Армии спасения, но мы пели у них каждое воскресное утро просто потому, что нам это нравилось, ради разнообразия.