Юноша говорил с обдуманной, рассчитанной, не оставлявшей задире выбора наглостью.
— Ах ты!.. — задохнулся от возмущения седовласый воин. — Ах ты гаденыш поганый! И ведь знаешь, подлец, что руки о вашу братию марать зазорно!
— Замарай, окажи милость! — хладнокровно сказал менестрель.
— Сам, крысенок, напросился! — проскрежетал рыцарь. Одним неуловимо проворным движением он выскользнул из-за стола, обнажив меч ранее, чем успел устойчиво утвердиться посреди зала.
Это оказалось ошибкой.
Менестрель мгновенно вскочил, шагнул навстречу закаленному в кровопролитии забияке, сделал короткое обманное движение, ухватил неприятельскую кисть, рванул на себя, развернулся, двинул рыцаря локтем по уху.
Седоусый отлетел на несколько футов и не упал только благодаря чьей-то вовремя подставленной ладони.
— Крыса! — прошипел он, выпрямляясь. — Ну, крыса поганая...
— Кусучее животное, доложу я вам, — лениво протянул бродяга. — Оклемались, ваша неустрашимость?
Удар, нацеленный в голову, послужил исчерпывающим ответом.
— Вот и славно, — мурлыкнул увернувшийся менестрель. — А теперь, ваша доблесть, не обессудьте...
* * *
Цыганка возникла тихо и нежданно, точно выступила прямо из воздуха. Мгновение назад рядом не было никого, только изредка всхрапывали задремавшие лошади.
Родриго очутился на ногах еще раньше, чем Эрна вскрикнула и непроизвольно закрылась ладонями.
— Здравствуй, красавчик! — раздался неприятный, надтреснутый старческий голос. — И ты, красотка, здравствуй. Дайте бабушке Мизке на ручку, слово скажу — верное, да нужное.
Скрюченная в три погибели, облаченная невообразимыми лохмотьями ведьма стояла, тяжко наваливаясь на корявую клюку. Морщинистое, темное лицо смахивало на большой грецкий орех, два черных, пылавших, точно раскаленные угли, глаза так и шныряли от Родриго к Эрне, тонкие поджатые губы слегка растягивались в ухмылке.
Испанец, немного растерявшись, пошарил в кармане валявшейся поблизости куртки, вынул маленький кошелек, протянул незваной гостье серебряную монетку.
— Посеребрил ручку, красавчик, посеребрил, драгоценный! Спасибо, сладкий, спасибо пригожий, да только не серебри ее, не золоти. Я на ручку прошу пустяк никчемный, тебе он безо всякой ценности либо нужды, а старой Мизке ой как пригодится!
Родриго недоуменно свел брови.
— Пустячок этот у тебя в седельной суме, — в левой, аккурат на донышке.
— А почему, старуха, ни лист не зашуршал, ни сучок не хрустнул, покуда ты приближалась? — с расстановкой осведомился опомнившийся и тотчас насторожившийся испанец.
— Мы, цыгане, умеем ходить неслышно, точно тени, красавчик, — хихикнула пришелица.
— А отчего это лошади глазом диким на тебя косятся, да все в сторонку норовят? — спросил Родриго.
— Глупые вам животины достались, красавчик, вот и норовят куда подальше от старой Мизки! Дай же пустяк никчемный, дай!
— Гони ее! — приподнялась Эрна. — Гони вон! — завизжала она, вскакивая и проворно закрываясь притиснутым к груди платьем. — Ради всего святого, ради Бога Самого, гони!
Баронессу объял невыразимый, холодный ужас. От цыганки исходило нечто неописуемо зловещее. Струи ледяного воздуха ползли по маленькой прогалине. Родриго не чувствовал их, будучи достаточно закален и вполне безразличен к нежданным обжигающим дуновениям — не то, что нежная, избалованная Эрна.
— Угомонись, красавица, — пробормотала цыганка.
— Убирайся, убирайся, убирайся!!!
* * *
Рыцарь замахнулся вновь, но менестрель опять подскочил вплотную, остановил запястье противника скрещенными руками, захватил, сделал три-четыре движения, похожих на фигуру непонятного танца — и забияка грохнулся на пол, уже обезоруженный. Бродяга поднял меч и швырнул в дальний угол.
— Угомонись, — молвил он почти дружелюбно. — Тебе со мною не справиться.
Поднявшись, витязь ошеломленно посмотрел на певца и ухватил за ножку тяжеленный дубовый табурет.
— Прекратить! — зарычал возникший в дверях Конрад фон Валленштедт. Из-за его спины выглядывала побледневшая Эрна.
Дерущиеся замерли. Все лица обратились к хозяину замка.
— Под моим кровом кабацкого смертоубийства не будет, — процедил Конрад. — Меч в ножны, сию минуту!
— Хорошенькое гостеприимство, — с горечью ответил седоусый. — Всякая безродная сволочь колотит опоясанного рыцаря, а вы, господин граф...
— Тебя же, негодяй, выгонят из этого замка плетьми, — сказал фон Валленштедт, поворачиваясь к менестрелю. — И скажи спасибо, что не вздернут, как надлежало бы.
— И не вздернут, и не выгонят! — вызывающе провозгласила Эрна.