— Предлагаю заключить союз с Арондалом. Предлагаю бороться за свою родину совсем иным путем. Считая всех людей врагами, вы только объединяете их для совместной борьбы с вами. Выдерживают лишь те, кто приживаются с нами в мире. Другие только гибнут.
— Когда-то давно мои предки заключали союз с вами. И это закончилось печально.
— Так было в былые времена. Теперь же все изменилось
— Значит, ты хочешь, чтобы мои воины оставили южные рубежи и, покинув лес, перекрыли северный тракт Мейлинда? Ты хочешь, чтобы эльфы, забыв старые обиды и предательства, отдавали свои жизни для победы людей? Воевали и не боялись получить подлый удар в спину от своего союзника?
Лицо Найкилона не выражало гнева или недовольства, все время свидетельствуя о его внутреннем спокойствии. Вместе с тем он будто бы все глубже проникал в душу Алларда, читая его самые потаенные мысли.
— Король Грегар всегда верен своему слову, — неуверенно сказал Аллард.
— Своему слову верен ты, но не король. Он не будет спрашивать твое мнение.
— Тогда я даю слово, что сделаю все возможное, чтобы остановить это кровавое безумие королей! Если у меня будет хотя бы малейший шанс — я изменю этот мир! — Аллард уже не чувствовал, как переходил на повышенные тона. Найкилон же подошел к нему вплотную и долго вглядывался в его серые глаза. Слова, сказанные эльфом, открыли человеку ту истину, которую он сам столько лет прятал от себя же.
— В твоих очах я вижу необычно сплетение доброты и сострадания с жестокостью и яростью. В твоей душе борются две противоположности. Ты хочешь принести в мир счастье и не видишь другого способа, как не залить этот мир кровью несогласных. Ты уверен в своей правоте и даже не допускаешь мысли, что можешь ошибаться. Пока ты никто, в тебе не течет королевская кровь, ты не дворянин, у тебя нет несметных богатств. Поэтому твои мечты лишь останутся мечтами. Может быть, к счастью для всего мира.
— Но умирающий мир не воскресить словами.
— А может его неминуемая смерть лишь естественный ход мироздания. У всего есть свой срок. Может и у нашего мира этот срок близится к завершению.
— Тогда стоит хотя бы попытаться спасти его.
— Или ускорить его гибель.
— И все же каков твой ответ?
Найкилон отошел от посла и, отвернувшись, тихо изрек свою волю.
— Передай своему властителю, что я сделаю то, о чем он просит. Моей веры в его обещания нет, но я готов обмануться в очередной раз. И пусть этот раз будет последним. Возвращайся обратно, посол. Моя дочь Аманиэль проводит тебя до границы леса.
— Аманиэль твоя дочь? — непроизвольно сорвался вопрос с губ Алларда. — Почему же она рискует своей жизнью наравне со всеми? Или ее безопасность не заботит короля?
— Эльфов слишком мало, чтобы кто-то из них мог сидеть сложа руки и прятаться за чужими спинами. Тем более достойный правитель своими глазами должен видеть ужасы войны и нести смерть врагам. Больше я не задерживаю тебя, человек. Иди своей дорогой.
Когда посол покинул дом Найкилона, сбоку приоткрылась искусно скрытая от чужих взоров дверь и к эльфу неслышными шагами подошла Аманиэль.
— Это он? — спросила она отца, вместе с ним глядя в проход, через который только что вышел Аллард. — Его ты видел в своих снах?
— Может он, а может, и нет. Но у него глаза Основателя. За последний век я уже видел подобных ему. И все они оказались слишком слабы, чтобы спорить со своей судьбой.
— Его слова могли быть лживы?
— Человек, испивший воды из священного источника не сможет скрыть от меня свои мысли. Он был искренним в своих речах.
— Но отец, ты говорил, что видел в своих снах и меня? Какова же будет моя роль?
— Сейчас я не могу тебе открыть эту тайну. Пусть сначала исполнится то, что предначертано в ближайшие годы.
* * * *
— Та история началась дождливой осенью, когда охотник проверял в лесу свои капканы. В одном из них вместо лисицы он обнаружил прекрасную девушку-эльфийку. Ее нога была сильно повреждена, а конструкция капкана была такой хитрой, что самостоятельно она ни за что не выбралась бы из него. В то время люди и эльфы враждовали, и убить своего врага считалось незазорным даже если он был беспомощен. Но охотник освободил девушку и даже донес ее до эльфийской деревни. Так между ними вспыхнула запретная любовь. Запретная, потому как ни люди, ни эльфы не признавали ее. Страшное наказание ждало обоих, если бы эта тайна внезапно открылась их сородичам. Они встречались в лесу, соблюдая все меры предосторожности. И не было еще более прекрасного чувства, способного породнить таких непохожих существ.
Но началась война. Люди и эльфы накопили достаточно злобы, и теперь могли выплеснуть ее, жестоко убивая друг друга. Хоть наши влюбленные и были против этого кровопролития, но что они могли поделать? Не в их силах было остановить это безумие. И однажды эльфийка сказала возлюбленному, что они больше не могут встречаться. Хоть и расстались они тепло, но охотник был мрачен, не понимая, почему должен нести ответственность за эту войну.
И вот в разгар одной битвы он увидел, как возлюбленная целится прямо в него. Человек решил, что любовь эльфийки была лишь игрой, и что она также ненавидит его, как и весь людской род. И тогда он тоже поднял лук и пустил в нее свою стрелу. Но она спустила тетиву первой. К своему изумлению охотник увидел, что ее стрела предназначалась не ему, а эльфу, который уже занес над ним свой меч. Прекрасная эльфийка предпочла убить своего собрата, чтобы спасти жизнь любимого хоть и чужого существа. Бросился было охотник к ней, но душа девушки уже покинула тело, прямо в сердце угодила его стрела. И понял тут человек, как страшно ошибался в своих мыслях. Не в силах он был нести этот страшный груз и, вырвав из тела эльфийки стрелу, вонзил ее свою грудь. Вот такая история.
— Грустная сказка, — сказал Аллард, стараясь не показывать Аманиэль своей беспричинной грусти. — Впрочем, как и большинство остальных, что ты поведала мне по пути обратно.
Впереди показалась опушка леса, где уже давно поджидал своего господина Дейк. Теперь можно было со вздохом облегчения оставить Хелиндельсельв, но неведомая сила как будто останавливала человека. Или это ему лишь казалось?
— Ты хочешь спросить меня о чем-то, — вдруг тихо сказала ему эльфийка, заглядывая прямо в глаза. — Это важно для тебя, но вопрос не из простых. Задай его сейчас. Другой возможности больше не будет.
Аллард и в самом деле много о чем хотел спросить ее, но выбрал совсем не то, что хотел.
— Тебе решать отвечать на него или нет. Много ты убила людей своими руками?
— Двадцать пять, — тут же ответила она без тени смущения. — Возможно и больше: я не тщеславна, чтобы считать свои трофеи.
— И никогда не было чувства жалости к ним?
— Иногда меня посещали непонятные ощущения. Но это война, а на войне нет времени для слез.
«Как жаль. Она идет по стопам своего отца, втянувшегося в бесконечное сражение за свою правоту. Пусть истина на его стороне, но это не дает ему право обрекать свой народ на гибель. Разве его гордость стоит этого?»
Так думал Аллард, глядя на прекрасно личико, стараясь в эти последние мгновения как можно лучше запечатлеть его в своей памяти.
— Прощай, — тихо сказала дочь Найкилона и собиралась уже уходить, но мужчина остановил ее.
— Послушай, Аманиэль. Возможно, тебя не интересуют советы людей, но может мой все же пригодится.
Эльфийка удивленно посмотрела на него, но уходить не стала.
— Будь всегда доброй и милосердной. Даже когда будешь убивать. Отбрось чувство презрения к побежденному. Если он должен умереть — пусть умрет, но не испытывай наслаждения от его предсмертных мук. И когда тебя будут убивать — не плачь и не проси пощады. Улыбнись своей смерти в лицо и умирай красиво, с достоинством.
И Аллард, не оборачиваясь, направился к опушке леса, а Аманиэль еще долго глядела ему вслед своими прекрасными голубыми глазами наполненными тяжелой думой.