Желтяков смутился.
– Я не лаюсь. Я просто... – Желтяков вспоминал свою речь. Сказано было примерно так: «Ах ты, ... ... ... зачем же ты, ... ... ... молоко в ... ... колодец ... ?» Грубовато, конечно, но складно.
– Нет, ты скажи нормально! – требовал сын. Желтяков попробовал. Спотыкаясь на каждом слове, он произнес:
– Ты зачем молоко в колодец уронил?
Эта фраза показалась ему абсолютно лишенной смысла и содержания. Но сын сразу понял и ответил:
– Я, папа, уронил не нарочно, а потому, что веревка оборвалась, которую ты обещал заменить, а не заменил!
Желтяков глядел на сына, будто глухонемой. Вроде все слышал, но – ничего не понял.
Однако привык, как и другие. Говорил, правда, все-таки с трудом, будто на не совсем родном языке.
И так было довольно долго. Недели две, а то и три. А может, и месяц.
И все нормально у людей, все хорошо, но они как-то стали скучнеть, замыкаться в себе. Друг на друга смотрят подозрительно, общаться не хотят.
Однажды Кублаков зашел к Дуганову и сказал:
– Смотри, Валерий Сергеевич! Как бывший, извини за юмор, страж порядка предупреждаю: беда будет. Люди, как бы тебе сказать... – устали. Они, понимаешь ли, изнемогают уже. Все в районе, да что в районе, в области! – все смеются над нами. Все живут как нормальные, а мы дыхнуть боимся!
– Кто вам мешает? Дышите на здоровье, – сказал Дуганов смиренно и кротко.
– Не понимаешь? – усмехнулся Кублаков. – Ну-ну! Учти: из последних сил люди терпят.
Из последних сил терпели создавшееся положение Мурзин, Куропатов и Суриков.
Собрались вечером в саду Мурзина, играли в карты. Игра не клеилась – без выпивки, без курева, без соленого слова. Мурзин даже ошибся, побив короля червонной шестеркой, а козыри были пики. Он огорчился, но вдруг, глядя на карту, сказал:
– Вот ведь в самом деле. Простая шестерка, а становится козырем – короля бьет. Вроде нашего Дуганова. Надо его бескозырным сделать, ребята!
– Как? – в один голос спросили Куропатов и Суриков.
– А так. Есть план.
Через час они сидели у Дуганова. Вели приличный разговор. Не торопились. Зашла речь о здоровье.
– Я вот читал статью академика Чазова, когда он жив был, – сказал Мурзин, – что пьянство вред.
– А кто спорит? Очень правильное мнение! – энергично защитил Суриков позицию академика Чазова.
– Но тот же академик пишет, что лично он всю жизнь для профилактики за обедом выпивал по шестьдесят граммов! Не больше и не меньше.
– А сколько это? – спросил Куропатов. Похоже, его интерес был искренним: такую порцию ему употреблять никогда не приходилось и он не мог ее представить.
Дуганов решил помочь ему.
– У меня стакан есть градуированный, – сказал он. – Вадик дал, чтобы настойку пить точно по граммам. – Он поставил на стол тонкий высокий стакан, на боку которого были полоски и цифры.
– А вот мы сейчас посмотрим! – воскликнул Мурзин и достал бутылку. – Ты не бойся, Валерий Сергеевич, мы не пьем, это я для растирания взял.
– Я и не боюсь.
Мурзин налил в стакан водку. Очень осторожно. Вот уровень приблизился к цифре 60. Мурзин тут же убрал бутылку.
– Глядите!
Все глядели и удивлялись.
– Да этого и не почувствуешь! – сказал Куропатов.
– А это не чтобы почувствовать, а для здоровья! – ответил Суриков, глянув на Мурзина.
Тот ответил коротким одобрительным взглядом, доставая колбасу и хлеб.
– Вот мы сейчас и перекусим, тем более – время обеденное, и проверим!
Дуганов пожал плечами.
Мурзин быстро порезал колбасу и хлеб, Дуганов от себя выложил огурцы, помидоры, яйца, целую вареную курицу и даже селедку: в последнее время хорошая пища в его доме не переводилась.
Мурзин наливал в мерный стакан, а потом переливал в чашки. Все выпили, причем Куропатов перед глотком слегка повертел чашку, недоверчиво глядя, как на дне крутится тонкая жидкость.
Все ждали, что Дуганов для приличия сначала откажется. А потом, конечно, выпьет. А потом еще. И еще. Потому что знали: запойному, для того чтобы развязать, и десяти граммов хватит. Хоть каплю алкоголя учует кровь и тут же, будто состав ее меняется, начинает течь по жилам с другой скоростью, тут же в желудке образуется что-то вроде вакуума, поднимается там какой-то огненный неугасимый зверь и безмолвно кричит: «Дай еще! Дай!» – и сопротивляться этому зверю бесполезно. И улетит Дуганов не менее чем на неделю, и Анисовка свободна!
Но Дуганов повел себя странно. Степенно выпил, закусил и спокойно сказал:
– Действительно, не лишено основания.
– Повторим! – тут же поднял бутылку Мурзин.
– Академик Чазов про шестьдесят граммов говорил, а не про сто двадцать! – напомнил Дуганов. – Не буду и вам не советую. И занят я вообще-то.