– Правильно, товарищ милиционер! Хватит! Понял, Василий? Нет больше моего терпения! Пропади ты пропадом, истерзал меня совсем, гад! Дети вон плачут от тебя! Берите его, товарищ милиционер, сажайте!
– Пожалуй, придется, – согласился Кравцов.
Но посчитал после этого своим долгом осведомиться у Сурикова:
– Наручники ничего? Не жмут?
Ибо он знает, что наручники сконструированы довольно жестоко и даже, возможно, слегка бесчеловечно: края острые, а замыкающие зубцы слишком редки: на один лишний замкнул – и тут же возникает совершенно ненужная боль. Наручники не орудие пытки, а средство удержания. Кравцов знает, конечно, что некоторые его коллеги так не считают, но он ориентируется не на профессиональную этику, сильно пошатнувшуюся в последние годы, а на собственное чувство необходимой строгости.
Суриков этого не знал, поэтому вопрос милиционера его озадачил. Зато он тут же сообразил, что следует сказать ему в свою пользу:
– Ты не очень! Меня там люди ждут!
Сурикова ждали люди, то есть женщины и Шаров. Шаров вышел из администрации, увидел Хали-Гали.
– А, пришел уже? Ну, как он там?
– Да он и не ходил! – тут же наябедничала Ню– ра Сущева, веселая женщина лет тридцати, одетая абсолютно по-городскому: джинсы в обтяжку, футболочка белая, кроссовочки розовые с красными шнурками – картинка. Откуда на ней такая красота – об этом позже.
– Как это не ходил? Ну, ты... – Шаров даже слов не мог найти от возмущения.
– Ладно, иду! – сказал Хали-Гали и начал подниматься.
Но пока он это делал, Шаров уже привычно и умело защемил прищепками штанины, вывел из-за двери велосипед, сел на него и покатил.
– Пока вас дождешься, с ума сойдешь! – крикнул он напоследок.
– Это правда, – не мог не согласиться Хали-Гали. – С другой стороны, Вася сам придет. Куда он денется?
И был, как всегда, прав: Вася уже шел. Правда, не один, а в сопровождении Кравцова. А за ними следовал Цезарь, решивший, что новый сосед хочет показать Павлу Сергеевичу село.
Шаров увидел это издали и вильнул колесом, не понимая. Надо же, как быстро взялся милиционер за работу. Вчера только он его встретил, разместил, спросил, не надо ли чего, а тот с утра уже схватил Василия. За что?
Подъехав и соскочив с велосипеда, он задал этот вопрос. И Кравцов ответил:
– Жену он избил. На меня напал.
– Доигрался, Василий? Напился опять? – вскрикнул Шаров.
Суриков обиделся:
– Да не пьяный я! С похмела только!
Шаров вгляделся в него и понял, что он не врет.
– В самом деле, трезвый!
– Ну и что? Трезвому буянить можно? – спросил Кравцов.
– Нельзя, конечно! Но, может, воспитательные меры для начала? А главное, нужен он нам очень!
И Шаров объяснил, зачем нужен Василий как женскому населению, так и ему лично: срочно надо в город. А служебный «уазик», как назло, в ремонте. И чинит его, кстати, все тот же Суриков.
– Вы его отпустите пока, – предложил Шаров. – А вернемся – сразу меры к нему приложим. Вплоть до штрафа, понял, Василий? Рублем тебя будем бить!
Суриков усмехнулся, показывая этим, что битье рублем ему абсолютно не страшно.
Кравцов тоже не мог согласиться с таким легким наказанием.
– Андрей Ильич, тут рубль не поможет! Он душил жену, а перед этим ее избил. Мог до смерти ее придушить! Да и меня при исполнении задел, хотя я могу и умолчать. В общем, Андрей Ильич, дайте транспорт, я в район его отвезу. Оформим это дело, посидит год-другой, это лучше, чем десять за убийство, а оно будет, я вам обещаю!
– А ты за меня не обещай! Обещает он! – возмутился Суриков, несмотря на то, что Шаров, пряча лицо от участкового, исподтишка шевелил бровями и губами, выкатывал глаза и, казалось, чуть ли не ушами двигал, чтобы привлечь к себе внимание Сурикова и мимикой утихомирить его, упросить не рыпаться и не злить милиционера.
Но Суриков его стараний словно бы и не замечал. Пришлось Шарову высказаться вслух:
– Держи себя в руках, Василий! – и Кравцову: – Давайте так решим. Сейчас он просит прощения, быстренько свозит людей и меня, а потом... А потом: до первого случая! Понял, Василий? Первый же случай – и я тебя своими вот личными руками в тюрьму посажу! Понял? Давай быстро проси прощения и обещай! Люди ждут! Ну?
Василий отвернулся. Не в его характере было просить прощения. Да и за что?!
– За что? – спрашивала Наталью ее мать, которая уже прослышала, что зятя забрали, и прибежала расспросить дочь, в чем дело.