Вот этот самый Роберт Степанович Геворкян и появился тут, очень чем-то взволнованный. Он даже запыхался и, подбежав, некоторое время переводил дыхание.
Пока он его переводит, расскажем короткую и занятную историю. В хорошем хозяйстве ничего не пропадает: яблочный жмых в больших количествах на зиму запаривали, делали из него силосную массу для корма коровам. Так было годами. Кормили, конечно, не одним этим жмыхом, а и сеном, и соломой, и всем прочим, что специалисты называют «кормовая смесь». Но жмых все-таки присутствовал в рационе ежедневно. И вот однажды поднялась метель, навалило снегу, как никогда, до силосных ям не могли добраться трое суток. И буренки начали вдруг помыкивать, странно переминаться в своих стойлах с копыта на копыто, поглядывать на доярок и скотников чересчур печальными глазами, а еще через сутки подняли такой рев, что слышно было на несколько километров окрест, а симментальский бык-производитель Кучум в своем загоне бился о стену башкой тупо и равномерно – так пьяный мужик ломится ночью в магазин, не в силах сообразить, что он закрыт и желанная его душе жидкость недоступна. Скотники и доярки даже не сообразили сначала, в чем дело, пока старик Хали-Гали не объяснил:
– Да похмелье же у них! Жмых – он же не вовсе пустой, он же бродит! Они каждый день лопают его и, получается, помаленьку будто выпивают. И привыкли. И теперь естественная проблема: опохмелиться хотят!
Срочно послали гусеничный трактор, он приволок на больших санях гору жмыха, раздали коровам, те жадно набросились и через час-другой глаза у них стали точно такими же, как, например, у того же Сурикова, когда он с утра ныряет в сарайчик или другое укромное место и выходит оттуда весь проясневший, просветлевший и готовый к дальнейшей жизни.
Тем временем Геворкян продышался и крикнул:
– Андрей Ильич, что такое, наконец? Второй пресс не работает, вентилятор не работает, приемник забился, а Мурзина нет! Я чинить должен? У меня другая специальность!
Шаров посмотрел на него с досадой. Мало одной неприятности – еще это вот. Да еще брат лежит в Сарайске с язвой, приходится за него производственные дела решать.
– Не шуми, Роберт Степанович! – сказал он. – Сейчас разберемся. Сейчас найдем этого Мурзина.
А Мурзин и не скрывался. Он лежал в саду на раскладушке, глядел в небо сквозь ветви яблони и о чем-то думал. Рядом сидел его задушевный друг Куропатов и смотрел то на Мурзина, то на трехлитровую банку с золотистым напитком. Думать ему не хотелось, ему хотелось еще выпить и поговорить, но он знал: когда Мурзин погружается в размышления, ему лучше не мешать. Обидеться может. Душа у человека тонкая. Тем более – жена ушла. Тишину нарушил голос Шарова: