Чтобы их прокормить, она поступила работать к аптекарю, у жены которого был зоб и мания — везде видела пыль, весь день она ходила следом за Магдой, указывала, следила, ругала, и когда Магда вечером отправлялась домой, она должна была сперва испросить разрешения. Есть Магда имела право лишь то, что давала ей хозяйка, и едва тарелка была пуста, раздавался крик: «Работа не ждет», а ей, работе этой, конца-краю не было.
Однажды Магда видела, как хозяйка нарочно чуточку приоткрыла пылесборный мешок пылесоса и немного его содержимого высыпала на кресло и на листья комнатного растения, она видела это и промолчала, но, когда хозяйка приступила к своей обычной инспекции и хотела доказать Магде, что ее работа не стоит тех денег, что ей платят, ее ждал неожиданный сюрприз. Ни слова не говоря, Магда взяла пылесборный мешок и высыпала все его содержимое на комнатные растения, казалось, их припудрили грязью, потом сунула мешок хозяйке в руки, повернулась и ушла.
Мастер-коптильщик; одно время она работала у мастера-коптильщика, он был вдов и жил один в просторном доме, сплошь увитом диким плющом, ее брат и сестра к тому времени уже окончили школу. Комната, в которой она жила, была наполнена гомоном птиц, свивших себе гнезда в плюще, работу ее никто не проверял, и она могла себе брать еды сколько захочет. Всюду в доме — на комодах, шкафах, подоконниках — стояли бутылки, красивые бутылки, которые мастер опорожнил, и, чтобы помнить, с кем он это сделал, он на все бутылки наклеил этикетки с именем и датой. Если у коптильщика вечером собирались приятели, Магда всегда радовалась и была спокойна, послушав некоторое время доносившиеся до ее комнаты голоса, она мирно засыпала и спала беспробудно, а наутро писала этикетки. Страшно же ей было, когда никто из собутыльников не являлся, когда коптильщик сидел один со своей бутылкой на кухне, громко рассуждал, жаловался или срывал свой гнев на попадавшихся под руку предметах; в такие часы она не смыкала глаз и чувствовала, как ее забирает страх, когда он начинал блуждать по дому, вверх и вниз по лестнице. Всякий раз в своих блужданиях он подходил к ее двери, сначала стоял тихо и только прислушивался, иногда брался за ручку, проверяя, заперлась ли Магда, она всегда запиралась, притворялась спящей и не отвечала, когда он тихонько произносил ее имя.
Едва он на следующее утро выходил из дома, Магда бежала в порт, бежала по молу до самого конца, там она бросала в море бутылку, бутылочную почту; она попросту брала первую попавшуюся из стоящих на комодах или подоконниках, сдирала этикетку и вкладывала в бутылку свое послание. Магда не хотела открыть мне, что стояло в послании, но я и без того прекрасно понимал — она ждет ответа издалека. И хотя она трижды плевала вслед качающимся на волнах бутылкам, хотя убеждалась, что, подгоняемые ветром и течением, ее послания устремляются в открытое море и на запад, она ни разу не получила никакого ответа.
Однажды коптильщик стал трясти дверь в комнату Магды — он подкрался в носках — и не только нажимал на ручку, но тряс дверь, и звал, и приказывал ей отворить, и тут было мало толку притворяться спящей, ей пришлось ему ответить, она просила его идти спать, сказала также, что ей нездоровится, но это на него не подействовало, он твердо решил к ней проникнуть и не слушал никаких уговоров. Когда же он стал бросаться на дверь, Магда его предостерегла, а когда он спустя немного пустил в ход лом, предостерегла снова, но на него не подействовали ее предостережения, он продолжал к ней ломиться.
Могу себе представить, как Магда искала выхода, живо представляю, как она ходит по темной комнате и одну за другой разбивает об пол бутылки, собирает осколки и усыпает ими пол перед кроватью, целой гирляндой осколков; потом прыгает в кровать, усаживается и ждет его.
Едва войдя в комнату, он всадил себе осколок, он застонал и стал приплясывать на одной ноге, а когда наконец вытащил стекло, ретировался к себе вниз, не произнеся ни слова.
К завтраку он приготовил извинение; когда Магда спустилась вниз, он уже сидел за столом и, жестом подозвав ее, предложил ей сесть с ним рядом, но она лишь покачала головой, положила ключи от дома и погреба на стол и ушла.
Магда; когда я впервые ее увидел, то понятия не имел, что это она и что она будет работать у нас, но я сразу обратил на нее внимание, она сидела за столиком в углу станционного зала ожидания с девушкой и молоденьким солдатиком. Поскольку у нас к обеду дали лишь овощи с супом и яйцо, я позднее быстренько забежал на станцию, в зал ожидания, было очень душно, и к тефтелям я сразу же заказал две бутылки лимонада. Над путями навис зной, станция обезлюдела, и я удивился, почему эти трое тут сидят, две девушки и солдат, хотя следующий поезд ожидался не скоро. Все трое казались мне почти одних лет, однако от меня не укрылось, что одна из девушек здесь главная, Магда в полосатом бело-голубом платье, Магда с цепочкой на шее и с плетеной корзиной, накрытой чистой тряпицей; уже одно то, как она сидела, говорило об уважении, которое она требовала к себе, и те двое с готовностью ей его оказывали. Ее сосредоточенность. Серьезность, с какой она задавала вопросы. Ее краткие слова одобрения или несогласия и добродушная улыбка, с какой она иной раз слушала своих спутников.