— Нет, ничего.
— А я к ней заходил, Бруно, у меня были дела в городе, и я к ней заглянул. Грустное зрелище, поверь мне. Представь себе, она не выказала ни малейшей радости, лежала недвижно, уставившись в потолок, ни единого слова не сказала, мне даже показалось, что она меня вообще не узнала.
Вот он и хочет знать, могу ли я это объяснить.
— Нет. Но, может, она очень устала, или у нее были сильные боли, — говорю я, — когда такой грузный человек долго лежит недвижно, так и дают себя знать всевозможные болезни и болячки.
— Ты, возможно, прав, Бруно.
Говорит он это рассеянно, я же определенно чувствую, что он рассчитывает и обдумывает что-то другое, может, какой-то план, от которого ждет для себя пользы, он забывает даже шарить вокруг лучом своего фонаря.
— Послушай, Бруно, а что, если мы вместе навестим как-нибудь Лизбет, хочешь? Ты же никогда не выезжаешь. Сколько я помню, ты еще никогда не бывал в городе, а это подходящий случай, я возьму тебя с собой в машине. Ну, как считаешь?
— Пожалуй, — говорю я.
— Значит, договорились?
— Не знаю еще, — говорю я.
А он в ответ:
— Ну подумай, Лизбет это заслужила.
Вот удивится он, если Лизбет и при втором его посещении не скажет ни единого слова, она же не хотела, чтобы к ней приходили, она поручила Магде сказать всем об этом, только нас двоих она рада видеть, шефа и меня.
— Может, нам взять с собой шефа, — говорю я, — если он поедет с нами, Лизбет будет очень рада.
— Он уже был у нее, — говорит Иоахим, говорит так резко, словно он на шефа в претензии. — Да, он был у нее один, никто не знает, как он туда добрался.
А что шеф у нее уже побывал, Иоахим заметил сразу, как вошел в палату, он тотчас все увидел.
— На ночном столике, Бруно, лежало доказательство, лежал подарок шефа, медаль.
Иоахим выключает фонарь, останавливается, стоит почти вплотную ко мне и шепотом, словно нас могут подслушать, говорит:
— Этой медалью, Бруно, шеф был сам когда-то награжден.
— Наверняка он ее забыл, показал Лизбет, положил на ночной столик и потом забыл, — говорю я.
Но Иоахим знает лучше:
— Не забыл он ее, а подарил, бездумно отдал, как многое другое. Ты не поверишь, Бруно, но есть проблемы, о которых шеф не в состоянии больше судить, словно он утратил разумное к ним отношение, и поскольку он не в состоянии этого осознать и оценить, он не в состоянии нести за это ответственность. Вот как обстоит с ним дело.
Знать бы только, что ему на это ответить, лучше все-таки было бы мне сразу идти домой, где меня ждет свежее молоко, копченая селедка и булка с изюмом. Теперь он направил луч на маточные гряды, он повернулся, пошел дальше и через плечо говорит:
— Мы все знаем, Бруно, как ты к нему привязан, знаем, что значит для тебя мой отец, именно поэтому ты должен быть готов к кое-каким переменам. Может, ты и сам давно заметил, что шеф совсем не тот, каким он был прежде, ты наверняка это заметил. Нам, во всяком случае, пришлось заключить, что он совершает безответственные поступки, каждый из нас независимо друг от друга это установил. Что он уже сделал и что он делает, может всем нам принести беду, и тебе тоже, Бруно, а раз это так, мы обязаны что-то предпринять, с тяжелым сердцем, в порядке самозащиты.
Он замолчал, он ждет, он надеется, что я подтвержу его слова, но я ничего не скажу, я сдержу данное слово.
— Вполне возможно, Бруно, что очень скоро ты разделишь это наше мнение, ты достаточно часто бываешь с моим отцом, понаблюдай, сравни и подумай, и если сочтешь, что наша озабоченность не лишена оснований, так приходи ко мне, я всегда готов с тобой поговорить. Ты меня понял?
— Да, — говорю я и тут же добавляю: — Ну вот и пришли, теперь мне, пожалуй, пора домой.
Как легко я это сказал, он даже головой не покачал, только остановился и, посмотрев вслед, направил луч фонаря на мою дверь, чтоб я быстрее нашел замок.
Все еще не слышен свисток локомотива, все еще не слышен. В память о Гунтраме Глазере я посадил миндальное дерево, по Ининому поручению. Может, ночной поезд опаздывает. Она стояла рядом, в черном платье, и молча смотрела, как я сажаю деревце. А может, он уже протащился мимо, ночной поезд, а я не услышал свистка, со мной уже такое случалось, что я чего-то не слышал или не видел. Она поблагодарила и ушла, одна, еще до того, как я полил деревце и утоптал землю. После того как пройдет ночной поезд, я легче засыпаю, сам не знаю почему, знаю только, что это у меня уже давно. Потом я всего один раз встретил ее у могилы, тогда, когда удалял засохшие ветки деревца.