Однажды на террасе собралось множество людей, они столпились, чтобы поздравить шефа, по крайней мере сотня празднично разодетых людей, окруживших его и желавших полюбоваться на крест с лентой. Крест за заслуги, которым его только что наградили, а я долго стоял среди рододендронов и мог с близкого расстояния все наблюдать, причем никто меня не обнаружил. И позднее, когда многие уже вошли в дом, мог даже подцепить с подносов немало лакомых остатков, и никто ничего не заметил.
Магда, вероятно, просто диву давалась. Из блюда с фруктами в передней я на этот раз, пожалуй, ничего не возьму, хотя Доротея мне разрешила, цветастые блюда и сегодня полны, желал бы я только знать, кто получает фрукты, когда они начинают гнить. Из зала доносятся голоса, голос Макса и этого Мурвица:
— Вы настаиваете на своем предложении, господин доктор?
— Я считаю, что это наиболее верный путь, господин профессор.
А вот и голос Ины, она предлагает чай и печенье. Всего лучше мне сразу подняться по лестнице и пройти по длинному коридору, где висят эстампы, эстампы дрока, дрока красильного, дрока колючего и дрока обыкновенного или ве́ничного; там, где висит германский дрок, находится его дверь. Я не стану спрашивать разрешения, просто постучусь и войду, а если кто до того меня задержит, скажу, что должен видеть шефа по неотложному делу.
В последний раз я был здесь, когда нас осадили галки; внезапно все небо потемнело от птиц, галдящее небо, опустившееся на наши участки, задиристое и бесцеремонное. И откуда только взялись все эти птицы, поначалу они только кружили и в неожиданных построениях вихрем проносились мимо друг друга, будто на маневрах, но внезапно опустились на молодые деревца, да так стремительно и в таком числе, что ветви под ними обламывались. Они спорили из-за веток, непременно желали сидеть рядышком, и в итоге их споров и веса все новые ветки сгибались и обламывались, что не выдерживало, то ломалось. Похоже, они задались целью опустошить наши участки, мне не удалось вспугнуть их, ни хлопая в ладоши, ни криком, ни размахивая руками, и я побежал к шефу, кинулся сюда наверх, всего один-единственный раз стукнул в дверь и его разбудил. Он уснул за письменным столом, но, увидев, что творится в питомнике, сразу сообразил, что надо предпринять: не взял ружья из стойки, а потащил меня вниз в сарай, где лежали несколько твердых блестящих блоков смолы, и, определив направление ветра, со мной вместе вытащил их наружу. Затем мы быстро установили несколько бадей и решеток, шеф облил блоки смолы бензином, и тут оно поднялось, сернистое облако, желтое и ядовито-зеленое, нет, оно не поднялось, а, клубясь, устремилось к посадкам, пронизав все вонючим туманом, и тысячи, и тысячи галок взвились и стали с гамом кружить над облаком, пока, последовав за своим вожаком, не улетели.
Кто-то быстрым шагом идет за мной следом, может, заметил, как я вошел, я просто пойду дальше, сперва вверх по лестнице, ведущей к спальням и большой детской Тима и Тобиаса. Это Магда, это ее фартук, с совком и веником она пробегает мимо меня к двери шефа, стучится и ждет.
— Пожалуйста, уберите это, — слышу я голос Иоахима, — все осколки, но осторожно, не порежьтесь.
Он не один, это ясно, сейчас нельзя говорить с шефом, нельзя спросить его о том, что касается только нас двоих, сейчас нет; лучше всего поскорее исчезнуть, дождаться другого случая, надеюсь, я сумею отсюда выйти незамеченным. Как прохладен морской трос, служащий здесь перилами, он уже потемнел от многих потных рук, на нем, подымаясь, удобно подтягиваться, но, когда спускаешься, он покачивается и коварно поддается. Двери, иногда мне кажется, обилие дверей служит лишь для подслушивания, каждый может подкрасться, навострить уши и узнать то, чего не знает никто другой; будь у меня собственный дом, настоящий дом, в нем имелась бы лишь одна-единственная дверь, чтобы входить и выходить, и еще, может, потаенная дверка для меня одного.
— Бруно? Это ты, Бруно?
Иоахим узнал меня со спины, я могу спокойно стать и обернуться, в его голосе не слышно упрека, нет даже удивления, он горько улыбается и протягивает мне руку.
— Я полагаю, ты хочешь видеть шефа, — говорит он, и я киваю и говорю: