— Помоги же!
И когда я ее вытащил из вязкого булькающего месива, она принялась на меня кричать:
— Так гнать. Вот что получается, когда человека так гонят. — И тут же приказала: — А ну сотри все это.
Приподняв юбку, она упорно глядела в сторону Коллерова хутора, а я стоял перед ней на коленях и счищал с ее ног комочки тины, сначала пальцами, потом травой, а напоследок, когда не осталось ни комочков, ни нитей тины, счищал и вытирал платком, который она мне дала. Пока я занимался этим, мы не обменялись ни словом, из ее полуботинок тину никак не удалось полностью вычистить, и тогда я сказал:
— Полуботинки тебе, видно, придется мыть.
Она строго отрезала:
— Это ты их вымоешь. Кто так меня гнал, тому и отмывать.
Но потом мы все же помирились; рассказав шефу и Доротее, что и как было, она все же зашла потом ко мне в клетушку, нащупала дорогу к изголовью кровати, сказала, чтобы я протянул ей руку, и подарила мне одну марку из заработанных ею денег за то, что я проводил ее и вообще. Это были ее первые самолично заработанные деньги после окончания школы.
В крепости только внизу горит свет, в его комнате темно, может, он стоит у окошка, как стою я, и смотрит на свои участки, где сейчас, под покровом подымающегося с Холле легкого тумана, выходят на промысел мыши и ночные птицы. Может, он думает обо мне, как я сейчас думаю о нем. Завтра, я чувствую, они уже завтра пригласят меня в крепость, Макс или Иоахим, тогда я и от них услышу, что значит эта дарственная, и узнаю, что будет со мной. Треть земли со всем инвентарем; не может того быть, даже если он однажды и назвал меня своим единственным другом; они наверняка ошибаются.
Сегодня я должен быть чисто выбрит. И опять я забыл купить себе лезвия, но если я почищу и наточу старое, то сойдет, по крайней мере не порежу нижний край шрама. А новыми лезвиями мне уже не раз случалось так порезаться, что даже сквозь десяток клочков бумаги, наклеенных мною на крохотную ранку, просачивалась кровь, и Эвальдсен однажды сказал мне: «Ну, из тебя кровь хлещет, как из заколотой свиньи», — и даже, подмигнув, спросил, не нужна ли мне его помощь при бритье. Новое зеркальце для бритья я, может, и пожелаю себе ко дню рождения, хотя трещина на старом мне не мешает, она проходит как раз по рту, и я так привык к ней, что почти ее не замечаю. Таким же барсучьим помазком намыливается и шеф, лучшего помазка наверняка не найти, мне хотелось бы только знать, волос помазка от живого или от мертвого барсука.
Сегодня я должен быть чисто выбрит. Когда я гляжу на свое лицо в рамке из пены, я сразу вижу то, чего, конечно, никто другой не видит: правый глаз у меня меньше левого, после операции он не только немного съехал вниз, он также уменьшился; вероятно, причиной тому приживленная кожа, которая всегда так натянута, так белеса. На самом шраме ничего не растет, кожа гладкая, багрово-сизого оттенка, и там нечего брить, но на выступающем рубце всегда вырастают единичные толстые волоски, жесткие как щетина, их нужно выдергивать. «Слезная лужа» как-то назвал Иоахим мой глаз и еще сказал: «Мокроглазый», это мой правый глаз постоянно мокрый и выделяет влагу, некоторые считают, что это слезы, но я уже давно не плачу. Прыщи на лбу больше не появляются, мазь их свела, избавила меня от них прекрасная мазь Доротеи, которой я готов был бы мазаться хоть каждый день, она так приятно холодит. Доротея считает, что у кого такой красивый высокий лоб, как у меня, обязан следить за тем, чтобы он оставался чистым. Зубы, до чего же они завидовали моим зубам, даже шеф, тот хотел их у меня купить, когда он все смачивал пиленый сахар ромом и клал кусочки на болевшие коренные зубы.
Сегодня мне надо и получше одеться, не клетчатую рубашку и серые брюки, а к серым брюкам надеть светлую рубашку, и на нее штормовку, хотя молния на ней сломана, оставлю ее открытой, так, как Иоахим носит свою штормовку, и засуну в карман серпетку, мой любимый садовый нож, который мне разрешено было взять из отслужившего набора. Хотя у нас нет особого смысла чистить ботинки, в этот раз можно бы их наваксить и натереть до блеска, приберегаемые мною ботинки, у которых и тогда не белеет носок, когда я в дождь хожу в них по заболоченному участку. К парикмахеру мне, видно, не успеть, может, сам сумею подрезать кончики волос, что уже стали закрывать уши; Магда не верит, что волосы у меня были когда-то светлыми, цвета кукурузы, она думает, они всегда были такими тусклыми и бесцветными. И откуда только берется столько света в воде, даже коричневая миска светлеет, когда я погружаю в нее кружку.