— С помощью этих плодов человеческие женщины обольщали богов в древние времена. Не все девушки были достаточно привлекательны для союзов с Перворожденными, а заполучить чуточку волшебства для будущих детей мечтали многие. Когда боги прознали о преступных уловках смертных, они искоренили деревья соблазна по всей земле, и тогда люди с помощью колдовства, разумеется, научились выращивать их под землей и даже в морских глубинах. На твоем месте, щусенок, я был бы осторожнее с этим… фруктом, — голос у Левиафана дрожал от едва сдерживаемого смеха.
— Тьфу! — Айхе со злостью отшвырнул недоеденное яблоко.
Озера сменялись туннелями, туннели — озерами, а Левиафан все плыл и плыл. На его горбатую спину накатывали холодные волны, а сияние подземных звезд, сохранившееся теперь лишь в воспоминаниях, наполняло душу благоговейным трепетом и тихим восторгом.
— Гвендолин? Эй, Гвендолин, просыпайся!
Кто-то настойчиво тряс ее за плечо.
— А? — Сонно моргая, она приподняла голову. Первым, что увидела, был свет: серый, тусклый и неровный, текущий сквозь решетку. Первым, что почувствовала, был воздух: сырой, остро пахнущий солью, ракушками и гниющей тиной. Прутья решетки оказались толщиной с древесный ствол, их облепили осклизлые водоросли и целые популяции морских желудей.
— Приплыли? — встрепенулась Гвендолин.
Куда это ее занесло, а главное — когда?
— Осторожнее! — Айхе ухватил ее за руку и притянул ближе к стене, плавно переходящей в потолок туннеля. Гвендолин испуганно вжалась лопатками в мокрый, шершавый камень. Выступ, на котором они с Айхе притулились, не достигал в ширину и метра, а до воды внизу было ой как далеко — голова так и пошла кругом.
Снаружи, за впаянной в скалы решеткой, бушевал шторм. Гигантские валы захлестывали туннель. Левиафан раскачивался на них, точно судно, терпящее кораблекрушение: то выныривая рыбкой, то по самую макушку исчезая в клокочущей грязной пене.
— Это он нас сюда перенес? — изумилась Гвендолин, обмирая от ужаса на краю пропасти.
— Я, — отозвался Айхе. — Он бы не допрыгнул и не долетел — без крыльев.
— Значит, ты восстановил силы?
— Вода в Звездном озере и впрямь меня подкрепила. Сейчас проверим на решетке.
— Вот на этой? — недоверчиво уточнила Гвендолин.
— Удержишься? Не слетишь вниз? — Айхе отпустил ее покрасневшую, обветренную руку, и она крепко-крепко вцепилась в острые края выступа. Ох, только бы не сорваться!
Волны внизу ревели и грохотали, разбиваясь о скалы, а решетка перегораживала выход из туннеля от потолка и, наверное, до самого дна. Понятно, почему ни один дракон до сих пор не сумел выбраться на свободу — поди-ка, выломай такую громадину. И как Айхе рассчитывал с ней справиться? С помощью ядерного удара? Он отполз вперед, к тому месту, где гигантские прутья ввинчивались в стены, и выглядел теперь до того хлипким, что Гвендолин обеспокоилась всерьез: где уж ему было сдвинуть хоть одну из этих металлических колонн!
Она зажмурилась, борясь с голодной тошнотой и головокружением. Пропасть влекла, и так хотелось соскользнуть в нее — кто хоть раз стоял на краю обрыва, тот знает. Вот он — последний шаг, всего один шаг до вечности. Скала зашатались под скользкими подошвами туфель, под ободранными в кровь ладонями, и пестрый вечерний сумрак, льющийся снаружи грота, пустился в безумный пляс. Гвендолин почудилось, будто она опрокидывается падает, и летит, летит все дальше, все глубже. Она словно превратилась в соленые морские брызги, и ветер подхватил ее и швырнул в пенное месиво. Как ошеломительно было, крутясь волчком, мчаться вниз, вниз, вниз…
Неожиданно до нее донеслись отзвуки победного смеха. Здесь и сейчас они звучали невероятно, и Гвендолин распахнула глаза, чтобы тут же, забывшись, отпустив край выступа, зажать лицо руками, зажмуриться от ослепительной вспышки света. Лазурное сияние разлилось по туннелю, и вместе с ним загрохотало так, что едва не лопнули перепонки. Это разваливалась на куски решетка, осыпаясь в беснующиеся волны. Это ревел от восторга Левиафан, уворачиваясь от беспощадного града обломков. Это Айхе, прыгнув с обрыва, прямо на лету превращался в дракона: расправил перепончатые серые крылья, изогнулся, выписал в мутном и тяжелом от водяной пыли воздухе изящную петлю и взмыл вверх.
Как Гвендолин очутилась у него на спине, она потом вспомнить не могла. Вроде, секунду назад цеплялась за края уступа, а вот уже, словно в бреду, всем телом вжималась в драконий загривок, не смея ни вдохнуть, ни выдохнуть. И небо неслось навстречу, и ветер хлестал в лицо, обжигая холодом, заставляя глаза слезиться и забивая горло. И Дэнни, забравшись за шиворот, больно впивался коготками в затылок и плечи.