С этими словами он зачерпнул изящным стеклянным половником несколько капель драгоценного сверкающего варева и удалился, неся его перед собой с великой осторожностью. Его не было минут пять. Все это время Кагайя не двигалась с места, и Гвендолин старалась не шевелиться: ни к чему ей лишнее внимание. На алхимике ведьма отыгрываться не собиралась, он бесценен, это очевидно. А на пришелицу из другого — ненавистного — мира не грех спустить цепных псов.
— Планеты говорят, у вашей сестры есть амулет, который может заменить зелье, — поведал Дориан, вернувшись и приглаживая рукой растрепанные ветром волосы.
— У Ципреи? — изумилась Кагайя. — Ах она, мерзавка, ничего мне не сказала!
— Позвольте напомнить: в последний раз вы встречались триста восемнадцать лет назад. Для подписания договора о невмешательстве. А до тех пор делили мир на сферы влияния.
— И почему в твоих устах это звучит как осуждение.
— Тогда обсуждать чужие артефакты не было причины, тем более что у вас тоже найдется десяток-другой ценных вещиц.
Кагайя зарделась.
Стоп.
Кагайя? Зарделась?!
— Правда, у нужного амулета существуют некие скрытые свойства, — оговорился Дориан, — но я пока не сумел вызнать о них ничего определенного.
— Значит, если Айхе поторопится, то уже через два дня амулет будет у меня, — ведьма воспрянула духом.
— Надеюсь, он сумеет договориться с госпожой Ципреей.
— Договориться?.. Ну да, конечно. А как иначе.
— Только вам придется принести ему извинения.
— Извинения? — ахнула колдунья. — Мне извиняться перед этим сопливым щенком?
— От него зависит… — деликатное покашливание, — многое.
— Ты рвешь мне душу, Дориан! Айхе — мой ученик, он будет выполнять мои повеления, иначе вылетит из замка! Это прописано в его договоре.
Дориан не стал возражать, только посмотрел на колдунью с глубоким осуждением. Та тяжело вздохнула.
— Ладно. Если это ускорит процесс, могу извиниться.
Гвендолин прониклась к алхимику уважением. И этот человек вызывал в ней неприязнь? Этого человека она мысленно обзывала помешанным?
— Всегда вьешь из меня веревки, — буркнула Кагайя, отворачиваясь.
— И пусть мальчик обязательно поподробнее расспросит о скрытых свойствах! — крикнул алхимик вслед стремительно уходящей колдунье и добавил уже тише, словно разговаривая сам с собой: — А то с этими амулетами одни беды да несчастья.
— А какое зелье вы забыли сварить? — спросила Гвендолин из любопытства.
— Не имею право сообщать об этом, — отозвался Дориан. — Раз уж ты здесь, лучше помоги с луковицами. Совсем забыл о зелье беспамятства!
Гвендолин не покидала лабораторию до вечера. Да и куда идти? В деревню шша на поиски Дэнни? Или в парк, где Кагайя встречала гостей? А может, разыскать Айхе — и получить заслуженную порцию презрения?
От мысли об Айхе всякий раз становилось неловко. От воспоминаний о брате — тоскливо. А ещё где-то далеко наверняка умирала от горя и неизвестности мама. Непролитые слезы кололи глаза, и Гвендолин сердито терла лицо руками. Не хватало еще раскиснуть! Она прочитала достаточно волшебных сказок, чтобы хорошенько уяснить: ни слезами, ни жалобами несчастью не поможешь. Надо скрепить сердце. Надо выдумать план, как выбраться из проклятого мира. Кагайя сохранила ей жизнь, а значит, ещё оставался шанс вернуться домой.
К вечеру Гвендолин совершенно выдохлась. Дориан мыслями пребывал иных сферах, беспрестанно бормоча себе под нос всякую чепуху и передвигаясь от котла к котлу, от агрегата к агрегату, от полки к полке мелкими, суетливыми перебежками. Тут подует, там помешает, здесь чего-нибудь сыпанет. Он заставил Гвендолин погрузиться в атмосферу, где десяток дел совершался одновременно, и секундное промедление перечеркивало долгие часы и даже целые дни потраченного времени и труда. Гвендолин металась по лаборатории, выполняя указания, которые сыпались на нее как из пулемета, и ощущение собственной полезности притупляло обессиливающую тоску.
Суета вокруг котлов прекратилась, только когда небо за окнами глубоко почернело. Выстроив на освобожденном столе батарею флаконов, Дориан разлил в них свежесваренные зелья одно за другим. Он словно ни чуточки не устал. Разве что рыжая паутина волос прилипла к вспотевшему лбу, а искусанные от усердия губы покраснели.
Изнуренная беготней Гвендолин привалилась плечом к оконной раме и стояла, всматриваясь в сероватую дымку на горизонте. Ноги гудели, кости ныли. Пожалуй, стоило еще разок воспользоваться зловонным эликсиром против простуды. Ну, и выспаться не мешало.