Впереди открывался круглый медяк Терновой площади, и обойти его не было ни малейшей возможности: справа стеной вставали дома, слева наступали заклинатели Лозы. Иного пути ко Дворцу Старейшин отсюда не было. Мы с Хуошаном переглянулись и разом рванули вперед.
Три шага наискосок влево, три вправо. Повторить. Мы бежали зигзагом, не давая вражеским заклинателям прицелиться. Сзади пронзительно засвистело.
Что-то стегнуло совсем рядом, обдав ошметками земли.
Противоположный край площади манил спасительными проемами между домами.
Еще чуть-чуть, еще немного. Дотерпеть. Добежать.
Мысленно я уже нырял в проулок, за спиной смыкались стены и скаты крыш, уберегая от преследователей.
В нескольких шагах перед нами лопнула земля, и из провала, извиваясь и киша, словно клубок червей, полезли многочисленные щупальца-лозы. Я бросил взгляд назад и похолодел: стелясь по земле, к нам приближалась вторая волна отростков, растягиваясь широченной лентой, отрезая путь к отступлению. Хуошан затравленно озирался и сжимал кулаки в бессильной ярости.
— «Терновую завесу»! — гаркнул я другу. — Вместе! Ну!
Колючие заросли соткались из фохата, окружили нас, стремительно разрастаясь. Удержит?
В груди кольнуло так, словно кто-то засадил острым раскаленным шипом в самое сердце. Горло перехватило железными тисками. Я повалился на землю, хрипя от боли и нехватки воздуха. Впился пальцами в грудь, чтобы разодрать кожу и впустить живительный эфир в легкие.
В гаснущее сознание ворвался чей-то крик:
— … ватит!…тите их!…се чено…
Вражеское заклинание внезапно развеялось. Перед глазами калейдоскопом вертелись цветные пятна. Одно из них, постепенно обретая четкость, превратилось в лицо учителя Лучаня.
— Хвала Небу, ты жив, Колючка, — улыбнулся наставник Лучань, но его улыбка, кривая, вымученная, не успокоила, а лишь сильнее встревожила меня.
— К-к-ак… Хуош-ш-шан? — еле слышно выдохнул я: каждый вздох причинял невыносимую боль, будто я попытался проглотить неочищенный каштан, а он застрял в горле.
— Без сознания. Но его жизнь вне опасности.
Краем глаза я уловил приближение лоз. Попытался вскочить, призвать печать. Потерял равновесие и рухнул обратно на руки наставника.
— Достаточно, — удержал меня учитель, сказал, обращаясь то ли ко мне, то ли к противникам. — Мы сдаемся.
— Но я еще могу… — попытался возразить я.
— Достаточно, Колючка, — с нажимом повторил наставник. — Посмотри наверх.
Я поднял взгляд. Огромный, усеянный шипами ствол дерева — символ нашего Дома — болезненно пульсировал в небе. Изображение, созданное с помощью фохата, постепенно чернело и усыхало, колючки одна за другой осыпались, исчезая во тьме. Картина повторялась вновь и вновь, неся леденящую кровь весть: Дом Шипа пал!
Глава 2
Есть вещи, за которыми можно наблюдать часами: как течет вода, горит огонь, как движутся облака по небу и как осыпается персиковый цвет в Садах Тишины.
Тот, кто научился наслаждаться гармонией мира, несомненно, оценит мимолетность момента, когда полупрозрачный лепесток отрывается от розовой сердцевины соцветия и, подобно кораблю, покидающему гавань, вверяет судьбу ветру провидения. Подхваченный изменчивым вихрем, он то взлетает к небу, то резко падает, уносясь все дальше и дальше от родного истока, чтобы в конце концов найти последний приют в объятиях земли… и превратиться в обычную грязь.
Грязь и кровь — в эти дни их было немало. Мертвый Линг на руках учителя Лучаня. Обезглавленные тела посланников мира. Отрезанная моим заклинанием рука ученика Лозы. Руины на месте дома старухи Мо. Добрая женщина, угощавшая вечно голодных учеников, — успела она уйти или похоронена под завалами?
Лучше не вспоминать об этом, не раздувать угли ярости, тлеющие под пеплом опустошения. Лучше следить, как осыпается персиковый цвет.
Нынешним вечером даже ветер боялся потревожить траурное молчание деревьев. Розовый «снег» шелестел в застывших сиреневых сумерках, укрывал зеленый пух молодой травы, словно желая сберечь. Битва обошла Сады стороной, не оставила шрамов, перепавших деревне и Дворцу Старейшин, и меня радовало, что хотя бы это место уцелело.
— Саньфэн…
Прикосновение к плечу вырвало из состояния медитации, куда я погрузился незаметно для самого себя. Тени сдвинулись, прошло не меньше часа, но внутренний сосуд не восстановился и даже, казалось, еще больше опустел: возведенный мастером Лозы барьер отрезал нас от фохата, создав внутри зала энергетический вакуум.
Я поднял взгляд на Яньлинь: прическа растрепалась, на скуле чернела полоска земли, а одежда порвалась — и промолчал о ее виде, неподобающем для старшей сестры Дома. Не считая нескольких синяков и царапин, она была цела, и это единственное, что имело сейчас значение.