- Я и без обьяснений Арьи понял, что это ты пытался испортить шкуру. Да, хитрости тебе не занимать, Сорин, но то что девочка забыла залить угли и ни кто из вас ей не помог в этом, было лишь случайностью и толикой удачи в твоем бесовском плане. Но, ответь мне, за что? Уверен, Арья не раз задала этот вопрос, прежде чем обломать об тебя хорошую жердину, Сорин. И скажу тебе честно, я не буду ругать и наказывать ее завтра за этот самосуд. Я бы и сам обломал об тебя эту жердь, раз наказание розгами прошло в пустую. Но тебя и без меня хорошо наказали за этот проступок. Но все же, мое наказание будет для тебя во сто крат хуже ударов палкой. Я лишаю тебя права находиться в своем лагере и считаться моим учеником, Сорин, так что по утру соберешь свои вещи и навсегда покинешь и наш лагерь и его окресности. Мне стыдно перед Михалом и другими ребятами, что у них был такой подлый товарищ. А теперь ступай в свою палатку и чтобы до утра я и звука из нее не услышал. А попытаешься хоть пальцем тронуть Арью, узнаешь чем поплатишься., - пожилой воин махнул Сорину рукой, последний раз повелевая, как своему подмастерью, скрыться с глаз долой. Скрипнув зубами от злобы и ненависти, парень кое-как поднялся на четвереньки и пошатываясь пополз прочь от Танара, медленно прокладывая путь к своей палатке. В его сердце черными цветами распускалась яростная ненависть и жгучая обида за необоснованную несправедливость. Он должен был стать для учителя единственным сильным учеником, но ему приходилось мириться сначала с Ваничем, потом с Аурелем и Арьей, которых этот глупый мальчишка приволок из старой хибары на краю поселка возле которого они с наставником разбили свой второй лагерь. Сорин рассчитывал, что переняв достаточно навыков и знаний в военном мастерстве и получив от ослабевшего учителя право самому стать наставником, быстро соберет подле себя не учеников, а скорее сильных и преданных одной идее соратников. От старого и ставшего немощным старика, он без сожалений собирался избавиться оставив его либо в одной из глухих деревень, либо на прокорм лесным хищникам. Сорин не был уверен, что старик одобрил бы его не желание служить до смерти богатеньким боярским жирдяям или глупому господарьку. Таких называли не иначе как воинами-ренегатами или попростому бандитами. Они грабили на больших трактах купцов, а в глухих пролесных дорогах не чурались напасть и прирезать крестьянина за мешок зерна, тушу коровы или мешочек серебряников. Их жизнь не была долгой и очень довольной, если их ловили, а такое случалось, то многие деревенские не дожидаясь решения своего войта, вершили самосуд - поднимали таких на вилы или вздергивали на раскидистых сучьях деревьев близ своего поселения. Но наставник, закаленный в военных сражениях, показал не дюжую для своего возраста силу духа и тела, приспособился к кочевым условиям вместе с мальчишкой, и вскоре стал набирать себе новых учеников, руша мечты и планы юного Сорина, мечтающего с малолетства не о славе воина, а о вольном хлебе главаря бандитов. Если с появлением Ванича, парень смирился и даже подумывал заставить его стать одним из первых ренегатов в своей банде, но вскоре тот притащил к ним этих двух сирот, которых стал опекать и заботиться, почти как собачья сука о своих щенках, так что противно было наблюдать за ними со стороны. Однако, парень все еще продолжал продумывать план создания банды, попутно строя схему избавления от хилого и трусливого Аурэля, тогда как его сестре успел отвести в банде довольно неприглядную роль девки из борделя. В его грезах виделось, как они с Ваничем и еще тройкой крепких парней возвращаются с вылазки, принося в "нору" свою добычу, а Арья встречает их горячей похлебкой на столе и ублажает своих героев в жарких, полных страсти, обьятиях любви. Конечно, он не исключал и того, что парни со временем смогут привести ей подружку, а может и не одну, как не исключал и появления отпрысков, что, признаться честно, в его планы вписывалось со скрипом. Но такова природа женщины, это заложено в них издревне - рожать детей и, как Сорин думал, это приносит им подобие удовлетворения даже в скудном и голодающем существовании. Почему Арья? Это не было влюбленностью или искренней любовью, просто эта девчонка была ближе всех и определенно слабее, как казалось Сорину до сегодняшнего дня. Он был уверен, что сможет подчинить девочку, которая уже сейчас постепенно превращалась во вполне соблазнительную домнишоару, и та навсегда останется с ним и будет всецело следовать его воле, почитая своим господином и мужем. Но это были всего лишь грезы, по большей части связанные с буйством крови в мужающем теле. Реальность преподавала свои уроки и не щадила, со всей силы давая понять, что свой путь надо вырывать в этом мире самыми что не наесть зубами. Когда же Танар уходил, направляясь в хотинское полесье следуя ко двору с которого давний знакомый учителя принес весть о желании родни сбагрить старику еще одного отпрыска в ученики, Сорин впервые остался в их лагере за старшего и почувствовав власть в своих руках, только попытался установить свой порядок, но тот же Ванич с Аурэлем на первой же утренней тренировке указали ему, что он им не наставник и не командир. Так и тренировались все эти дни сами, сотни раз отрабатывая ранее показанные наставником выпады на мечах и приемы рукапашного боя. А Арья.... Та только стряпала и стирала, ни как не реагируя на чуть грубоватые попытки парня посеять в свою душу зернышки крупиц обожания и подчинения. А когда спустя шесть с половиной дней Армангерей показался на опушке их поляны не один, а с новым, довольно заметным мальчишкой из-за его противно белобрысых волос, Сорин окончательно разозлился, на всех. На Ванича, что предал его надежды даже не зная об оных, на Арью, что отказывалась сменить безразличие на симпатию, и на самого Танара, что привел к ним в лагерь чистую угрозу быть найденными и если не возвращенными в исконные семьи, то определенно переданными в доходные дома на каторжный труд. Поэтому он и выпустил ту стрелу, намекая сопляку, что тому на этой поляне совершенно не рады... Но тот даже не вздрогнул, когда стрела самим хвостовым оперением мазнула по его щеке! Он слепо продолжил идти за учителем! Ни на шаг не отстал от старика, а потом еще завладел всеобщим вниманием и был принят в их доме, словно всегда был его частью. Хотя, он ни когда не был одним из них - детей улиц и леса. По одной только одежде, в которую тот одет и монере держать осанку, взгляду, понятно, что мальчишка боярское отродье. А его добро? Катомка сама по себе не дешевая вещица, тем более с крышками. А снедь в ней, которую ему сложили явно мамкины слуги, так как чувствуется не забыли положить только самое любимое своего маленького домнула, дорогая и качественная. А холщевый мешок? Да просто грех было не отправить его в ту лужу, предполагая какой одежды он полон. Первое время, пока не заносится и не попортится от постоянной стирки, его одежда будет сильно выделяться среди дешовой холщи из которой сделаны их с парнями рубахи и штаны. А он всего лишь помог ей быстрее прийти в негодность. Выделанная, пусть и явно руками танара, большая волчья шкура в довершении всего сдобренная байкой наставника о том, что лощеный малец убил этого зверя лишь убедили Сорина, что боярское отродье нужно гнать из лагеря. И если бы не Арья... Он бы добился на утро того, что маленький барчук бежал бы отсюда без огляда заливаясь горькими детскими слезами! Все тело болело, желудок нещадно мутило, а голова вовсе шла кругом, но даже сквозь такое путанное сознание, Сорин отчетливо услышал, как скрипнули его собственные зубы от злости, до боли стиснутые челюстями. На силу заползя в свою палатку, парень со стоном рухнул на свой спальный настил и опустил голову. Сил, чтобы собрать свой скромный скарб у Сорина не было, да и как это делать скрюченными от боли пальцами парню с трудом представлялось. Боль пульсировала в каждой клеточке, в каждой мышце и суставе избитого тела, закусив край одеяла, парень застонал пытаясь хоть как то облегчить эту боль. Дасада и черная ненависть раздирали душу. Бывший ученик бывалого воина думал о мести. Думал о том, как эта проклятая деревенская девка будет молить его остановиться, когда он будет показывать ей место, которое она заслужила от рождения. Кровь набатом стучала в висках, вызывая болезненные спазмы и заставляя желудок сжиматься в приступе дурноты. По щекам Сорина беззвучно покатились злые слезы. Он не рыдал и не бился в истерике, нет. Слезы текли сами по себе, возможно даже супротив его собственной воле, просто Сорин не осознавал этого за пеленой боли и обиды. Примерно через четверть часа безмолвных слез и приглушенных стонов боли, юноша незаметно
- Я и без обьяснений Арьи понял, что это ты пытался испортить шкуру. Да, хитрости тебе не занимать, Сорин, но то что девочка забыла залить угли и ни кто из вас ей не помог в этом, было лишь случайностью и толикой удачи в твоем бесовском плане. Но, ответь мне, за что? Уверен, Арья не раз задала этот вопрос, прежде чем обломать об тебя хорошую жердину, Сорин. И скажу тебе честно, я не буду ругать и наказывать ее завтра за этот самосуд. Я бы и сам обломал об тебя эту жердь, раз наказание розгами прошло в пустую. Но тебя и без меня хорошо наказали за этот проступок. Но все же, мое наказание будет для тебя во сто крат хуже ударов палкой. Я лишаю тебя права находиться в своем лагере и считаться моим учеником, Сорин, так что по утру соберешь свои вещи и навсегда покинешь и наш лагерь и его окресности. Мне стыдно перед Михалом и другими ребятами, что у них был такой подлый товарищ. А теперь ступай в свою палатку и чтобы до утра я и звука из нее не услышал. А попытаешься хоть пальцем тронуть Арью, узнаешь чем поплатишься., - пожилой воин махнул Сорину рукой, последний раз повелевая, как своему подмастерью, скрыться с глаз долой. Скрипнув зубами от злобы и ненависти, парень кое-как поднялся на четвереньки и пошатываясь пополз прочь от Танара, медленно прокладывая путь к своей палатке. В его сердце черными цветами распускалась яростная ненависть и жгучая обида за необоснованную несправедливость. Он должен был стать для учителя единственным сильным учеником, но ему приходилось мириться сначала с Ваничем, потом с Аурелем и Арьей, которых этот глупый мальчишка приволок из старой хибары на краю поселка возле которого они с наставником разбили свой второй лагерь. Сорин рассчитывал, что переняв достаточно навыков и знаний в военном мастерстве и получив от ослабевшего учителя право самому стать наставником, быстро соберет подле себя не учеников, а скорее сильных и преданных одной идее соратников. От старого и ставшего немощным старика, он без сожалений собирался избавиться оставив его либо в одной из глухих деревень, либо на прокорм лесным хищникам. Сорин не был уверен, что старик одобрил бы его не желание служить до смерти богатеньким боярским жирдяям или глупому господарьку. Таких называли не иначе как воинами-ренегатами или попростому бандитами. Они грабили на больших трактах купцов, а в глухих пролесных дорогах не чурались напасть и прирезать крестьянина за мешок зерна, тушу коровы или мешочек серебряников. Их жизнь не была долгой и очень довольной, если их ловили, а такое случалось, то многие деревенские не дожидаясь решения своего войта, вершили самосуд - поднимали таких на вилы или вздергивали на раскидистых сучьях деревьев близ своего поселения. Но наставник, закаленный в военных сражениях, показал не дюжую для своего возраста силу духа и тела, приспособился к кочевым условиям вместе с мальчишкой, и вскоре стал набирать себе новых учеников, руша мечты и планы юного Сорина, мечтающего с малолетства не о славе воина, а о вольном хлебе главаря бандитов. Если с появлением Ванича, парень смирился и даже подумывал заставить его стать одним из первых ренегатов в своей банде, но вскоре тот притащил к ним этих двух сирот, которых стал опекать и заботиться, почти как собачья сука о своих щенках, так что противно было наблюдать за ними со стороны. Однако, парень все еще продолжал продумывать план создания банды, попутно строя схему избавления от хилого и трусливого Аурэля, тогда как его сестре успел отвести в банде довольно неприглядную роль девки из борделя. В его грезах виделось, как они с Ваничем и еще тройкой крепких парней возвращаются с вылазки, принося в "нору" свою добычу, а Арья встречает их горячей похлебкой на столе и ублажает своих героев в жарких, полных страсти, обьятиях любви. Конечно, он не исключал и того, что парни со временем смогут привести ей подружку, а может и не одну, как не исключал и появления отпрысков, что, признаться честно, в его планы вписывалось со скрипом. Но такова природа женщины, это заложено в них издревне - рожать детей и, как Сорин думал, это приносит им подобие удовлетворения даже в скудном и голодающем существовании. Почему Арья? Это не было влюбленностью или искренней любовью, просто эта девчонка была ближе всех и определенно слабее, как казалось Сорину до сегодняшнего дня. Он был уверен, что сможет подчинить девочку, которая уже сейчас постепенно превращалась во вполне соблазнительную домнишоару, и та навсегда останется с ним и будет всецело следовать его воле, почитая своим господином и мужем. Но это были всего лишь грезы, по большей части связанные с буйством крови в мужающем теле. Реальность преподавала свои уроки и не щадила, со всей силы давая понять, что свой путь надо вырывать в этом мире самыми что не наесть зубами. Когда же Танар уходил, направляясь в хотинское полесье следуя ко двору с которого давний знакомый учителя принес весть о желании родни сбагрить старику еще одного отпрыска в ученики, Сорин впервые остался в их лагере за старшего и почувствовав власть в своих руках, только попытался установить свой порядок, но тот же Ванич с Аурэлем на первой же утренней тренировке указали ему, что он им не наставник и не командир. Так и тренировались все эти дни сами, сотни раз отрабатывая ранее показанные наставником выпады на мечах и приемы рукапашного боя. А Арья.... Та только стряпала и стирала, ни как не реагируя на чуть грубоватые попытки парня посеять в свою душу зернышки крупиц обожания и подчинения. А когда спустя шесть с половиной дней Армангерей показался на опушке их поляны не один, а с новым, довольно заметным мальчишкой из-за его противно белобрысых волос, Сорин окончательно разозлился, на всех. На Ванича, что предал его надежды даже не зная об оных, на Арью, что отказывалась сменить безразличие на симпатию, и на самого Танара, что привел к ним в лагерь чистую угрозу быть найденными и если не возвращенными в исконные семьи, то определенно переданными в доходные дома на каторжный труд. Поэтому он и выпустил ту стрелу, намекая сопляку, что тому на этой поляне совершенно не рады... Но тот даже не вздрогнул, когда стрела самим хвостовым оперением мазнула по его щеке! Он слепо продолжил идти за учителем! Ни на шаг не отстал от старика, а потом еще завладел всеобщим вниманием и был принят в их доме, словно всегда был его частью. Хотя, он ни когда не был одним из них - детей улиц и леса. По одной только одежде, в которую тот одет и монере держать осанку, взгляду, понятно, что мальчишка боярское отродье. А его добро? Катомка сама по себе не дешевая вещица, тем более с крышками. А снедь в ней, которую ему сложили явно мамкины слуги, так как чувствуется не забыли положить только самое любимое своего маленького домнула, дорогая и качественная. А холщевый мешок? Да просто грех было не отправить его в ту лужу, предполагая какой одежды он полон. Первое время, пока не заносится и не попортится от постоянной стирки, его одежда будет сильно выделяться среди дешовой холщи из которой сделаны их с парнями рубахи и штаны. А он всего лишь помог ей быстрее прийти в негодность. Выделанная, пусть и явно руками танара, большая волчья шкура в довершении всего сдобренная байкой наставника о том, что лощеный малец убил этого зверя лишь убедили Сорина, что боярское отродье нужно гнать из лагеря. И если бы не Арья... Он бы добился на утро того, что маленький барчук бежал бы отсюда без огляда заливаясь горькими детскими слезами! Все тело болело, желудок нещадно мутило, а голова вовсе шла кругом, но даже сквозь такое путанное сознание, Сорин отчетливо услышал, как скрипнули его собственные зубы от злости, до боли стиснутые челюстями. На силу заползя в свою палатку, парень со стоном рухнул на свой спальный настил и опустил голову. Сил, чтобы собрать свой скромный скарб у Сорина не было, да и как это делать скрюченными от боли пальцами парню с трудом представлялось. Боль пульсировала в каждой клеточке, в каждой мышце и суставе избитого тела, закусив край одеяла, парень застонал пытаясь хоть как то облегчить эту боль. Дасада и черная ненависть раздирали душу. Бывший ученик бывалого воина думал о мести. Думал о том, как эта проклятая деревенская девка будет молить его остановиться, когда он будет показывать ей место, которое она заслужила от рождения. Кровь набатом стучала в висках, вызывая болезненные спазмы и заставляя желудок сжиматься в приступе дурноты. По щекам Сорина беззвучно покатились злые слезы. Он не рыдал и не бился в истерике, нет. Слезы текли сами по себе, возможно даже супротив его собственной воле, просто Сорин не осознавал этого за пеленой боли и обиды. Примерно через четверть часа безмолвных слез и приглушенных стонов боли, юноша незаметно