Большое здание пока еще звенело пустотой. Отсюда, с третьего этажа, из окон, не затененных кронами каштанов, виднелся обширный учебный плац. Несколько пересдающих экзамены и оставшихся без каникул четверокурсников гоняли внизу мяч, издалека, из боковой аллеи доносился фальшивый, прерывистый звук трубы. «Кто в ногу не идет, на ужин не пойдет», — без особого успеха, но с нечеловеческим терпением пытался вывести горнист, очевидно прохаживаясь при этом — звук то удалялся, то приближался, то вовсе замирал. В гробовой тишине вдруг с грохотом распахнулась стеклянная входная дверь и кто-то крикнул зычным голосом:
— Хейнаттер!
Эта буйная и довольно странная личность оказалась пареньком в тиковой форме и голубой пилотке. Не дожидаясь ответа, он тут же нетерпеливо и уже неистово заорал снова:
— Хейнаттер!!
Все повернулись к нему. Только теперь я заметил, что с одним глазом у него что-то не в порядке. Он был не то воспален, не то с бельмом, не знаю, но выглядел этот глаз как-то странно. И как буйно незнакомец ни орал, во всей его фигуре сохранялось спокойствие.
— Хейнаттер! — заорал он в третий раз, предварительно смерив всех нас вызывающим взглядом.
— Его что, нет? Или он глухой?
Тем временем один из нас уже подошел к нему и спокойно ответил:
— Это я. Только не Хейнаттер, а Эйнаттен. Слушаю.
— Не тявкай! — рявкнула разноглазая тиковая форма. Затем наступило молчание. Разноглазый нарочно выдержал паузу и брезгливо отвернулся.
— Идите в музыкальную комнату, — сказал он наконец. — Вас ждет там отец.
— Спасибо, — нерешительно ответил наш товарищ и пошел к двери.
— Никаких «спасибо»! — свирепо крикнул ему вдогонку разноглазый. — Слышите? Никаких «спасибо» и никаких «пожалуйста». Стой. Кругом!
Эйнаттен обернулся.
— Смирно! — Разноглазый так и впился в него взглядом. — Я четверокурсник, ясно?
Эйнаттен смущенно улыбался, не зная что делать дальше.
— Говорить будете только тогда, когда вас спрашивают. Ясно? — Четверокурсник в тиковой форме вновь сморил новобранца взглядом. — Отвечают только «так точно!» или «есть!». Ясно? А, — он пренебрежительно махнул рукой в сторону Эйнаттена, — пошел к черту. — Он явно умел владеть собой. Но когда Эйнаттен не спеша пошел к выходу, четверокурсник крикнул ему вслед: «Бегом!»
Эйнаттен, не оборачиваясь, ускорил шаг. Мы молча наблюдали эту сцену. Затем среди нас возникло движение. Долговязый кареглазый парень сделал два-три шага в сторону разноглазого и, сильно нервничая, заговорил:
— Ты чего тут раскомандовался?
Четверокурсник в изумлении резко повернулся к нему.
— Это что, шутка? — агрессивно продолжил кареглазый.
Разноглазый даже побледнел. Медленно и значительно тише он спросил:
— Вам что-то не нравится? — И затем уже более твердо: — Ваше имя?
— Не ори, — уклончиво ответил кареглазый новичок.
— Имя?
Новичок невольно, словно растеряв всю свою храбрость, отступил на шаг и ничего не ответил.
— Ваше имя? Боитесь сказать?
— Габор Медве! — нервно и зло ответил новичок.
Четверокурсник издевательски ухмыльнулся. Он молча смерил новичка взглядом, резко рассмеялся и бросил: «Нда! Ну, погоди!»
Габор Медве снова выступил вперед и, видимо стыдясь, что дал себя запугать, дерзко спросил:
— Тебя-то самого как зовут?
Бледное лицо четверокурсника побагровело. И он заорал, да так, что нам ясно стало: до сих пор он всего лишь снисходительно шутил с нами.
— Ну хватит! Ежели ты не заткнешь свое хлебало, то я проучу всю вашу паршивую кодлу. Мать вашу богомать!
Мы все перепугались, может быть из-за непривычно грубой ругани, но скорее всего потому, что даже в своем исступлении он, непонятно как, сохранял зловещее самообладание. Когда он умолк, мы оцепенело молчали. Снизу отчетливо доносились звуки ударов по мячу и далекий звук неустанных упражнений горниста, рамм-тара-рамм-та-та, памм-папа-памм, «…тот на ужин не пойдет…».
Эту оцепенелую неподвижность вдруг нарушил другой новичок. Робкий с виду мальчик с девичьим лицом, он несколько скованной походкой приблизился к четверокурснику и совершенно серьезно сказал:
— Не поминай имя господне всуе.
Разноглазый оторопело уставился на него и только теперь потерял наконец самообладание. Он начал заикаться. Мы поняли только, что он ругает нас, этаких-разэтаких новичков; потом он неожиданно повернулся на каблуках и выбежал вон.