С этого момента замминистра стал относиться к Чуме с подчеркнутой холодностью.
«Да, восток — дело тонкое», — подумал Анатолий Борисович.
6
Чума уже знал, что Гарри Карадайн и Станислав Бушуев находятся в Ташкенте, и позвонил по правительственной связи Бузаеву.
— Александр Иванович, нет ли новостей от наших друзей?
— Они оказались чересчур резвыми. Со дня на день должны получить разрешение на выезд.
Чума ругнулся.
— Почему так быстро?
— Оформлением в ОВИРе занимается некто Рахмет Сабиров. Походу, американцы крепко взялись за него.
— Что про него известно?
— 42 года. Холост. По нашей линии на него ничего нет.
— На него нельзя нажать?
— Трудно об этом судить из Москвы.
— Александр Иванович, мне нужен кто-нибудь из местной резидентуры, на которого можно положиться? Ну, ты понял.
— Понял, — спокойно произнес Бузаев, у Чумы даже мурашки побежали по коже от его спокойного голоса, он вспомнил, что его подчиненный работал в ГРУ, а там работают особые люди. — Я свяжусь кое с кем. Вас найдут.
И он отключился.
После размолвки с Шустовым, которая возникла после совместного посещения ими мурида, Чума остановился в российском консульстве вместе со всей делегацией. Ему предоставили две просторные комнаты на втором этаже.
Чума не успел переодеться, как зазвонил мобильный. Он взял его с некоторой опаской.
— Анатолий Борисович? — спросил приятный мужской голос с неуловимым акцентом. — Я звоню вам по поручению Александра Ивановича.
Быстро, подумал Чума.
— У меня есть к вам небольшое дело.
— Это не по телефону. Вы сейчас свободны? В таком случае, доедете на метро до остановки «Центральный парк культуры и отдыха». Потом дойдете до фонтанов. Я к вам подойду.
— Как вы меня узнаете?
— Анатолий Борисович, вас знают все. Не надо преуменьшать собственную популярность.
Чума сделал все так, как от него требовали. В душе зрел почти детективный зуд. Дело в том, что еще на заре его комсомольской деятельности, когда он являлся членом райкома комсомола и смог организовать свою первую фирму, так вот тогда старый обкомовец, помнивший еще наркома Луначарского, наказал ему строго настрого:
— Никогда не нарушай закон и не дай тебе Бог связаться с теми, кто его нарушает. Воровать можно и нужно по закону.
Чума запомнил эти слова, превратившиеся для него в аксиому, вылитую в свинце и навсегда впаянную ему в мозг. На самом деле, законодательство представляло собой настоящее решето, и его можно было, не только не нарушая, обойти, но и пролезть сквозь его безразмерные ячейки.
Чума так и делал. Ведь если бы проверить законность всех его без исключений операций, включая сдачу бутылок в раннем детстве в Козловске, то никому не удалость бы найти ничего предрассудительного.
Теперь он этому золотому правилу изменил. Лишь жесточайший цейтнот заставил его пойти на это.
Ощущение было новым. В душе возник бодрящий холодок. Чума чересчур хорошо представлял себе, какого сорта люди выходят с ним на связь.
Чуму слегка удивило метро: неглубокое, не имеющее экскалаторов, к поездам можно было спуститься непосредственно по лестнице, словно в рядовой подземный переход. Данная особенность была продиктована тем, что город находился в сейсмически активной зоне. Ташкент трясло с завидной периодичностью.
Один-два балла здесь были нередки. Правда, до землетрясения семидесятого года, практически стершего город с лица земли, дела, слава Богу, не доходило.
«Прознает что-нибудь Баобаб, точно устроит землетрясение», — подумал Чума и суеверно сплюнул через плечо. Баобабу тектоническую бомбу достать, как два паспорта иметь.
Выйдя на станции ЦПКИО, Чума поднялся наверх и сразу услышал веселый шум фонтанов. И это двадцать девятого декабря.
Впрочем, от декабря было одно название. Ночной дождь кончился. Асфальт сразу высох, и дорожные туфли директора ЕЭС покрылись пылью.
Плюс восемнадцать, наверное. Или все двадцать.
Когда Чума подошел к длинной алее из фонтанов, в кармане тренькнул мобильный.
— Анатолий Борисович, что вы там прохлаждаетесь? Выходите к дороге.
Не успел он приблизиться к бордюру, как рядом тормознула черная «БМВ». Дверца, клацнув, открылась, а сидящий за рулем мужчина показал на сиденье рядом с собой. Он был абсолютно лыс, как Юл Бринер, одет в цветастую рубаху, не скрывающую могучих рельефных мускулов. На шее висела цепочка с металлическими брелками.
Чума сел, и машина поехала вкруг парка. Он заметил, что вода в парковых озерцах имеет глиняно-желтый цвет.
— С кем имею честь? — спросил Чума.
— Называйте меня Иван Иванович. Я вас слушаю.
— Хорошо, перейдем сразу к делу. Есть один человек, который, скажем так, чересчур ретиво исполняет свои служебные обязанности. Нельзя ли его… притормозить?
— Имя. Должность.
— ОВИР. Его фамилия Сабиров. Он занимается оформлением выезда в южном направлении: Пакистан, Афганистан, Иран.
— Тридцать тысяч.
Чума предусмотрел такой поворот, и деньги у него были с собой.
— Давайте, — «Иван Иванович» остановил машину, взял деньги, сразу пересчитал. — Я сейчас выйду, а вы езжайте прямо по проспекту Рашидова. К вам подсядут.
И он вышел из машины. Пока Чума выбирался со своей стороны и обходил иномарку, «Иван Иванович» как сквозь землю провалился, хотя скрыться было решительно негде. Обочина была гола, ни кустика.
Доехав до бывшего музея Ленина, Чума увидел голосующую на обочине женщину. По местной моде на ней было длинное черное пальто до пят, лицо почти полностью скрыто темным платком.
Еще до полной остановки женщина открыла дверь и плюхнулась на сиденье рядом.
— Привет, красавчик, — развязно сказала она, сразу освобождаясь от платка.
У нее оказалось по-мужскому грубое лицо: узкие как лезвия, недовольно поджатые губы, большой нос с горбинкой, глубоко посаженные мелкие глаза.
Что было особенно неприятно Чуме в подобного типа женщинах, так это то, что все они без исключения считали себя красавицами и вели себя с потрясающим бесстыдством и бестактностью.
«Красотка» без стеснения поизучала его своими мышиными глазками. По ходу она расстегнула пальто и закинула одну ногу за другую, видно решив окончательно сразить его своей красотой.
Ноги были кривые как у кавалериста со стажем.
Женщина с интересом поизучала произведенный ею эффект и жеманно сказала:
— А по телеку ты не такой урод как на самом деле.
— Давайте лучше перейдем к делу, — сказал Чума, он с трудом сдерживал себя, от женщины пахло как от рядового бомжа, к тому же она, надеясь перешибить запашок, вылила на себя чересчур много дешевого одеколона, и директор чувствовал, что еще немного, и его стошнит.
— Кого надо убрать?
— Я не говорил убрать. Скажем, припугнуть.
— Говори имя, и где его можно найти. За все уплочено.
Чума сказал, стараясь дышать исключительно в открытое окно.
— Мы могли бы встретиться потом, после дела, — промурлыкала женщина. — Если у тебя, конечно, найдутся бабки, чтобы заплатить за удовольствие. Меня зовут Ширин, милый.
Она попросила притормозить, что он выполнил с большой охотой.
Остановившись на площади Независимости, украшенной памятником, напоминающим гигантский микрофон, и открыв дверцы, он проветривал машину, когда рядом очутился «Иван Иванович». Он молча опустился в водительское кресло и умчался.
А Чума еще четверть часа ловил такси.
ОВИР располагался в старом обветшалом здании с отваливающейся по фронтону штукатуркой.
Подвозивший Ширин частник остановился и потребовал свой законный сом.
— Красавчик, может, встретимся вечерком, — промурлыкала она, по-привычке бегая глазами из стороны в сторону.
— У меня для этого жена есть, — возразил водитель, молодой черноусый парень.
— Ах ты, скотина! — закричала Ширин, швыряя деньги, настроение женщины сразу и бесповоротно испортилось. — Все вы свиньи! У вас на уме только одно!