— Все я даю, — проворчал дежурный. — Вот, на, даже чистый листок даю. Ручка на столе есть, там же форма для заполнения.
— А кто пропал?
— Молодой человек моей подруги, — я указал на Соню. — Вот, ее.
— Понятно, — кивнул Лоенко. — Давно пропал?
— Вчера утром видела его последний раз, — ответила Сонечка, дежурно всхлипнув. — С тех пор ничего о нем не известно. Дома не ночевал, на работе не появлялся…
— Да, есть основания для беспокойства, — согласился капитан. — Сереж, прими у девушки заявление.
«И этот тоже, оказывается, Сережа. Нет, точно проклятие какое-то».
— Я уже принимаю, — выразил свое недовольство лейтенант. — Пишите, девушка.
— Лазарев, а с тобой я бы поговорить хотел. Поднимемся ко мне?
— Если это просьба, а не приказ, — осторожно ответил я. — То без проблем. Соня, товарищ лейтенант поможет тебе с заявлением. Я быстро. Без меня не уходи.
— Хорошо, — вздохнула та, принимая их рук офицера бланк заявления. — Куда я пойду… Что мне дома делать одной…
Мы же прошли в знакомый мне кабинет, где не так давно состоялась наша первая беседа.
— Ну и накурено у вас тут, — заметил я, с отвращением глядя на огромную пепельницу, утыканную окурками, словно морская мина.
— Работа вредная, — капитан жестом предложил мне сесть, сам разместился напротив. — Ну как, нашел что-нибудь?
— В смысле? — я аж опешил от его бесцеремонной прямолинейности.
Он бы еще спросил, когда я планирую детей заводить и в каком количестве!
— В смысле и есть, — Лоенко сделал вид, что его очень заинтересовала пылинка на лацкане кителя. — Ты же искал там у речки, вот я и спрашиваю: нашел или нет? Если ничего не нашел, так и скажи.
— Ничего не нашел, — послушно повторил я, не совсем понимая, к чему может привести данный разговор.
Капитан достал из кармана шоколадный батончик, развернул.
— Хочешь? Ну, как хочешь. Я тут почитал твое дело и понял, что ты парень нормальный. Не то, что местные. Я сам здесь лишь полгода — переехал из Вязьмы, к жене. У нас там тоже не праздник был — хватало всякой дряни по работе. Но здесь вообще беда. Одна история с коллекцией Юрьевских чего стоит. Да и бесовская суббота — мне чуть не прямым текстом запретили расследовать это дело. Ты ведь прекрасно понимаешь, что ноги растут из одного места. И тоже хочешь разобраться, ведь так?
К запаху сигарет присоединился запах шоколада.
— Не то, чтобы очень уж хочу, — спокойно ответил я. — Скорее праздное любопытство. И отсутствие высокоскоростного интернета, дабы было, чем заниматься по вечерам.
— А ты шутник, — одобрительно усмехнулся мой собеседник. — Тем не менее. Если ты поможешь мне, я буду очень благодарен.
«Из всех, с кем я за сегодняшний день имел счастье общаться, один Лев не стал просить помощи. Надо будет как-нибудь позвать его на кружку пива. Заслужил».
— Чем я могу помочь вам, товарищ капитан?
— Да ничем особенным. Просто смотри по сторонам. Будет что-нибудь интересное — скажи мне. Вместе обмозгуем, как быть. Понимаешь, ты здесь единственный приезжий, у тебя нет личной заинтересованности. Поэтому тебе можно доверять.
— Ах вот оно что… — догадался я. — Вы хотите завербовать меня в сексоты?
— Нет, что ты, — рассмеялся Лоенко. — Сексоты работают за деньги. Тебе же, я думаю, деньги не нужны.
— В России деньги нужны всем, — резонно возразил я.
— Ты же не как все. Ты другой.
Зря он это сказал. Слишком грубо подмазал. Фальшиво.
— Вы что, — я демонстративно откинулся на жесткую спинку стула и слегка прищурился. — Думаете, я идейный? Простите, но это не совсем так. Или было бы правильнее сказать, совсем не так. Я просто любопытный. Немного другой тип. Не настолько внушаемый, наивный и доверчивый. Мне не сложно было бы делиться с вами информацией, но… Сегодня днем я сам для себя решил, что все, происходящее здесь, меня не касается. Даже краешком. Громобои, пришлые, коллекции, пещеры, беспорядки, костры с костями… Нет, я лучше потом в газетах прочту, чем тут все закончилось. А сам доделаю свою работу и уеду. К жене. И помашу вам ручкой.
Лоенко чуть заметно улыбнулся. Одними лишь краешками губ.
— Прости, Филипп. Но ты уже влез. И газетами не отделаешься.
— И что? Как влез, так и вылезу. Уже вылез. Вот, нет меня там.
— Нет, — капитан поднялся с места, давая понять, что короткий разговор подошел к концу. — Ты и вправду не глупый и не доверчивый. Но наивный, как моя дочка. Тебя давно уже взяли на заметку: и мы, и они. Так что не мечтай о спокойной жизни. Пока ты здесь, тебя будет касаться все, что происходит в этом городе.
Я встал следом за ним, но уходить не спешил.
— С чего бы это вдруг?
Лоенко охотно ответил:
— А с того, что я так решил. И Гелик с Пледом тоже так решили. Знаешь таких?
— Знаю.
На самом деле, Гелика я лишь пару раз видел мельком, а о Пледе и вовсе услышал впервые. Чего от них можно ждать, я понятия не имел.
— Тогда какие вопросы? — капитан упер руки в бока.
— Теперь никаких. Никаких вопросов у меня нет.
Действительно, какие теперь могут быть вопросы. Мама дорогая…
Лоенко потянулся за служебной курткой, что висела на спинке его кресла.
— Заметь, я честен с тобой. Я сам назвал имена. Ладно, не имена — прозвища. Но за ними стоит кто-то еще. Кто-то, кого я не знаю. Кто-то, чей заказ они выполняют. Заказ с коллекцией. Они ее не для себя ищут, понимаешь? Если мы узнаем, для кого — нам будет проще. Намного проще.
— Если мне что-то станет известно, я непременно сообщу.
Искренности в этой фразе было ровно с горсть.
— Замечательно, — одобрил полицейский, набрасывая верхнюю одежду на плечи. — Ты хоть и наивный, но догадливый. А теперь учти: никакого снисхождения тебе от меня не будет. Думаешь, я дурак? Попадешься мне где угодно: в лесу ли, в поле — тут же окажешься здесь. В обезьяннике. За что — позже придумаю. Это в том случае, если я не услышу от тебя ничего полезного. Ах да, чуть не забыл. Травмат сдал.
— Не имеете права, — я почувствовал, как предательски подогнулись колени. — Это беспредел!
— Беспредел — в людей стрелять. Расскажу тебе еще историю напоследок. Мы проверили твоего Бабушкина. И знаешь, что? Он чист. Мало того, он нашел трех свидетелей, которые подтвердили, что правдивы его показания, а не то, что ты мне наплел. Так что, если не хочешь проходить у меня по сто одиннадцатой, ствол на базу. Или мне сообщить Бабушкину фамилию человека, который в него стрелял?
Мы стояли по разные стороны стола и сверлили друг друга взглядами: я — ненавидящим, он — изучающим. Но долго так продолжаться не могло. Он был прав, куда ни кинь. По крайней мере, с точки зрения гребаного закона, который наделил его полномочиями на правоту.
— Да подавитесь, — я обреченно швырнул на столешницу свое единственное оружие. — Если вам так легче жить. Не пугайтесь так, он не заряжен. Обойма в боковом кармашке. Все по закону.
— Да, так легче, — подтвердил Лоенко. — И не думай, что тебя кто-то всерьез опасается. Все, теперь свободен.
Спустившись вниз, я застал Сонечку сидящей на коленях у лейтенанта: они совместно писали заявление о пропаже Славы.
Глава XXI: 19:55
Холодный юго-восточный ветер налетает порывами, пробирает до дрожи. От него не спасают ни плотная ткань мундира, ни теплая шерстяная накидка, наброшенная на плечи. Лед. Я чувствую его дыхание, слышу его шепот. Он совсем близко, хоть и невидим, но ощутим. Огромный, титанический массив льда, скрытый за горизонтом, вот уже много веков он остужает этот богом забытый край. Солнце совсем не греет. Оно медленно клонится к закату: вечер вступает в свои права. Скоро, очень скоро станет темно, начнется ночь.
Но я не увижу этой ночи. Раньше, чем скроется за горизонтом последний луч дневного светила — я умру.
Меня зовут Крэдок. Сэр Кристофер Джордж Фрэнсис Морис Крэдок. Я родился ровно пятьдесят два года три месяца и двадцать девять дней тому назад. Пятьдесят два года — немалый возраст. Но много ли это? Едва ли. Мне и ста лет было бы мало. Когда чувствуешь вкус жизни, время летит незаметно. А я чувствую этот вкус. Большую часть жизни я провел вдали от дома: путешествовал, служил Отечеству, воевал. Не самая плохая жизнь, многие мальчишки мечтают о такой. И я мечтал. Но в придачу к такой жизни неплохо бы получить спокойную старость. Тихий домик в каком-нибудь западном графстве, молодая жена, дети, вкуки… Чтобы было тихо и размеренно, как всегда бывает в старой доброй Англии. Чтобы было время обдумать, осмыслить прожитое, написать скучные мемуары, поностальгировать с заехавшим в гости сослуживцем о прожитых годах. Только вот беда: мне не суждено дожить до старости. Мне не суждено дожить даже до завтрашнего дня. Только сегодня и только — до захода солнца. И окружающие меня люди — они тоже обречены. Все до единого. До единого. Все эти бравые парни. Бравые? Право, смешно называть их так. Большинство из них не должны были оказаться здесь, вместе со мной. Ни при каких обстоятельствах. Резервисты, новички, добровольцы…Они могли бы находиться сейчас где угодно: дома, с семьей, в угольной шахте, в бакалейной лавке, на почтовой станции. Где угодно. Однако судьба распорядилась иначе, и до ближайшей бакалейной лавки много-много сотен миль. А смерть уже совсем рядом.