Умостившись на скамейке, долго слушал орущих на улице котов, отголоски вечерней больничной жизни, глухой шум из коридора. Так, под мысли о поздних кошачьих свадьбах и размышлениях, для чего строители сделали этот тупичок, я и уснул.
Проснулся как от толчка, прислушался. Тишина. Даже с улицы звуки не долетают. Поднялся, размял мышцы и вышел из своего тупичка в коридор. На посту горел свет, но не было видно. Что-то случилось или дежурная медсестра прикорнула в сестринской?
Оказалось, девчонку вырубило прямо за столом. Поколебался, но всё-таки не стал будить, тихонько пошёл к семнадцатой палате, проверить Марию Фёдоровну. Осторожно приоткрыл дверцу, обнаружил Беспалову на месте, дождался, когда она пошевелится, и со спокойной душой вернулся к себе в тупичок. Не тут-то было.
Где-то хлопнула дверца, и медсестра резко очнулась, аккурат когда я проходил мимо стола. Спросонья девчонка сразу не сообразила, кто я такой. Подскочила, торопливо оглаживая ладошками примятый белый халат, чуть растрепавшиеся волосы. А когда сообразила, ойкнула и сурово окликнула:
— Товарищ! Вы кто? Как вы сюда попали? Вы из какой палаты?
Пришлось вернуться.
— Вы, случайно, не Маруся? Простите, Мария, наверное? — закинул я удочку.
— Допустим, — сверкая сердитыми глазами, подтвердила девушка.
— Галина Львовна сказала, что вы в курсе. Меня Егор зовут. Я маму привёз вечером, сердце у неё. Маму до утра оставили, а мне Галина Львовна разрешила в тупичке на банкетке переждать.
Надо же, с каждый разом слово «мама» в адрес Марии Фёдоровны выходило всё легче и легче, я почти поверил в то, что мама у меня и в самом деле имеется.
— Галина Львовна? — девчонка встрепенулась и вроде как вытянулась в струнку. Видимо, старшая медсестра, или кем здесь значится рыжекудрая дама, держит молодых специалистов в строгости. — Да, она предупреждала. Но это не значит, что вы должны ходить ночью по больнице и заглядывать во все палаты! А если что пропадёт? Кто виноват будет?
— Маруся! Ну что вы! Какие палаты! — улыбнулся я. — К маме заглядывал, в семнадцатую, проверить.
— Какая я вам Маруся! Мария Сергеевна! — сердито отчеканила медсестра.
— Мария Сергевна, Машенька! Вы же клятву Гиппократа давали? — проникновенно начал я, не обращая внимания на ворчание девчонки.
— Что? — растерянно моргнула девушка, явно не ожидая такого перехода в разговоре.
— Ну, вы же институт закончили, диплом получили и клятву не навредить пациентам давали.
— Никому я никакой клятвы не давала! — фыркнула девушка. — Ой! — девчонка моргнула, окончательно приходя в себя. — Конечно, давала, — гордо вздёрнув точёный носик, объявила дежурная. — А вам зачем? — тут же с чисто женской непосредственностью поинтересовалась Маруся.
— Машенька, милая, а чайник у вас имеется? — прижав ладони к сердцу, умоляющим голосом полюбопытствовал я.
— Кипятильник, — всё ещё не понимая, к чему я клоню, ответила Мария Сергеевна.
— Машенька, вы, как врач, должны меня спасти! — патетически воскликнул я. — Иначе умру вот прям здесь, у ваших ног, и тогда вам будет очень горько и обидно оттого, что вы не спасли жизнь пациента!
— Дома умирайте себе на здоровье, — категорически отрезала суровая дежурная медсестричка и припечатала, явно кому-то подражая. — Не в мою смену! — и тут же встревожилась. — Что у вас болит?
— Сердце, — понурил я голову.
— Сердце? — всполошилась Машенька. — Немедленно присядьте, сейчас я вам давление померяю…
— И душа… — присаживаясь на предложенный стул, добавил я.
— Что? — опешила медсестра, доставая из ящичка стола какой-то агрегат.
— Так есть хочется, Машенька, что желудок к позвоночнику прилипает! Станьте моей спасительницей! Налейте горячего чаю и отсыпьте кусочек сахару.
— Вы! — воскликнула Мария, но тут же понизила голос. — Как вам не стыдно! Я же поверила, что вам плохо!
— Искренне прошу прощения, но вопрос о моей жизни и смерти остаётся открытым, — умоляюще глядя на медсестру, посетовал я.
Машенька пристально на меня посмотрела, сердито поджав губы и подняв брови домиком, покачала головой и вдруг совершенно неожиданно улыбнулась. И было в этой улыбке столько тепла, что мне стало чуточку стыдно за такой грубоватый подкат. Ведь мог же просто попросить, начал строить из себя Казанову. Тоже мне, почувствовал себя молодым, старый пень. Захотелось флирта.
С другой стороны, нам шутка строить и жить помогает, так, кажется, пелось в какой-то песне.
— Пойдёмте, только тихо, — согласилась Маруся. — Так уж и быть, накормлю вас. А то ещё помрёте здесь, прямо у моих ног, — передразнила девчонка. — А мне такого Ромео не надо, — хихикнула медсестра.