— Василий Дмитриевич, жива Мария Фёдоровна, — ещё раз повторил я.
— Да что вы такое говорите! — зашипел сердитая медсестра — Зачем так! У человека горе, а вы!
— Девушка, милая, нас вчера в семнадцатую вечером определили всего лишь на ночь. Вы там у себя в бумагах гляньте. К обеду уже выпишут. В смысле определили Беспалову Марию Фёдоровну. Положили в палату номер семнадцать на свободную койку. Её ночью на скорой привезли, в смену Галины Львовны и Маруси… Марии, не помню отчество.
Девчонка поледенела, кинула испуганный взгляд на Митрича, охнула и рванула к сестринскому посту.
— Жива, говоришь? — переспросил Митрич. — А ты не врёшь, Ляксандрыч? — дядь Вася прищурился, с недоверием глядя на меня. Ответить я не успел.
— А ты и рад, да? — раздалось за моей спиной.
— Маша! Манюнечка! — расцвёл Василий Дмитриевич и, обогнув меня, кинулся обниматься с воскресшей женой.
— Что, злыдень, обрадовался, поди? Свободу почуял? — беззлобно погрозила кулаком Мария Фёдоровна, смущённо принимая объятия мужа. — Да пусти ты, медведь. Что люди-то подумают!
— Пущай думают, что хотят! У меня жена живая! Эх-ма! Радость-то какая! — обрадованно завопил Митрич, ощупывая свою вторую половинку.
— Да хватит тебе! Ты гляди, завёлся, чисто молодой! — отбивалась Беспалова от мужниных объятий.
— Это чего, а? Ляксандрыч, ты видал? А? Как так-то? А чего жеж мне сказали, померла, мол, дедушка, твоя бабушка? А?
— Ошиблись, человеческий фактор, с кем не бывает, — сочувственно прокомментировал я.
— Какой такой фактор? Не знаю такого! — возмутился Митрич. — А ежели бы я тут окочурился?
— А ну, цыц, — шикнула Мария Фёдоровна. — Раздухарился тут. В больничке, чай, не на базаре! Понимать надо! Людям тишина нужна!
— Так, я это… — притих дядь Вася.
— Вот и веди себя тихо… герой… — фыркнула Беспалова, но я прекрасно видел: не со зла, а по любви и фырчит, и ворчит.
— Теперь-то что делать? — Митрич растерянно оглянулся на меня.
— Дождёмся выписки, и поезжайте домой, — подсказал семейству. — Вы на машине или на автобусе?
— На машине, — кивнул дядь Вася. — Звениконь по делам в город, я с ним.
— А Серёжа? Как Серёженька? — заволновалась Мария Фёдоровна.
— Что ему станется, лбу здоровому, — отмахнулся муж. — На работу отправил, неча отлынивать. Сказал, в выходные навестит. А ты вона, уже домой собралась! — довольно покивал Беспалов старший.
— Ты гляди, какой командир выискался, — покачала головой жена. — Егорушка… Егор Александрович… так нам чего теперь-то?
— Ждём обхода, врач вас осмотрит и домой, — подумав, определил я дальнейшую больничную программу.
— Так может, ну его, врача-то? Чего его ждать? — предложил Василий Дмитриевич. — Вона, моя Машка-то… Мария, стало быть, Фёдоровна! Живая вся и здоровая, чего зря лёжмя лежать? На своей-то кровати всяком лучше!
— Нельзя, не положено. Марию Фёдоровну выписать должны, такой порядок, — остановил я Митрича. — Вы что-то хотели, девушка? — вежливо уточнил у медсестры, которая маячила за нашими спинами.
— Вот! Это она мне сказал, что ты померла, Маша! — дядь Вася возмущённо ткнул пальцем в совершенно растерянную девчонку.
— Простите, пожалуйста… я не знала… я не хотела… случайно так получилась! — едва не рыдая, лепетала медработница.
— Не реви, нос распухнет, — посоветовал Митрич. — И внимательней надо на рабочем месте! Внимательней! — строго погрозил пальцем. — Всех перепутаешь да похоронишь, кого лечить будешь? — дядь Вася подмигнул вконец обалдевшей девчонке.
— Простите, пожалуйста… Только не жалуйтесь, ладно? Пожалуйста! — взмолилась девчонка.
— Да что ты, милая, — махнула рукой Мария Фёдоровна. — Ты нас выпиши скоренько, а? Сделай милость, — попросила ожившая Беспалова. — Да мы пойдём себе потихоньку…
— Не могу, — испуганно замотала головой медсестричка. — Доктор посмотрит, тогда…
— Эх, — вздохнул Василий Дмитриевич. — Ну, пойдём, что ли, Маша, ждать доктора твоего. Красивый, небось? — ревниво поинтересовался Митрич.
— Да ну тебя, балабол, — легонько толкнула мужа в плечо и неторопливо пошла в палату.
— Василий Дмитриевич, я отлучусь по делам, — окликнул я Беспалова.
— В палате буду, — солидно кивнул Митрич, сопровождая свою вторую половину. — Маш, а ты мне вот чего скажи. Ты чего это помирать вздумала, а?
— Дурак, ну как есть дура-а-ак, — протянула Мария Фёдоровна.
Я улыбнулся и отправился на поиски телефона. Карман грел листок бумаги, которую мне вручил Почемучка, то бишь профессор Лапшин Геннадий Анатольевич. Я как-то сразу о нём подумал, когда не нашёл нужные мне запчасти для поделки. Придумал я вещь простую, но забавную. Уверен, в советское время в эти годы светодиодные ленты ещё не пользовались популярностью по причине их отсутствия в продаже. Ну а мне нужно раздобыть что-то вроде диодов для лампы Ильича, которую я придумал.