Вот и еще одна учительская способность: уметь слушать контролировать, наблюдать и думать о своем одновременно. Многозадачность педагога наше все.
— Значит, жеребьёвка, — кивнула девушка. — Сейчас я напишу на листочках имя завуча, кто вытащит, тот и выводит, — деловито закончила обсуждение Нина.
— Егор Александрович, а может вы? — смело закинул удочку в мой огород Федька Швец.
— Сами, Федор, все сами, — улыбнулся я и продолжил наблюдать за тем, как решается вопрос, заодно и за девочками-старшеклассницами, которые репетировали праздничные стихи с малышами.
Нина аккуратно нарезала бумажки, писала имя завуча, затем искала вещь, в которую можно спрятать записки, чтобы вытаскивать по очереди, не подглядывая.
Федька Швец то и дело отвлекался на четвероклассников, который крутились здесь же, в спортзале. Мелюзга тоже принимала активное участие в будущем мероприятие. У ребятишек самое ответственное задание — выразительное чтение наизусть поздравительных стихов.
Федька то и дело срывался, подбегал к Лене Верещагиной, которая репетировала с малышней, подсказывал текст, грозил пальцем тем, кто баловался. Всячески помогал детворе, при этом невольно мешая Лене. Девушка сердилась, прогоняла одноклассника, но Швец то и дело возвращался к неровному строю малышни.
Федор все больше и больше вызывал симпатию у меня симпатию. Вот вроде и хулиганистый пацан, и шутит порой глупо, и весь, что называется, далек от понятия «идеальный ученик», а вот есть в нем что-то такое… Стержень что ли. Несмотря на возмущения, на споры, на попытки улизнуть от некоторых школьных дел, самое главное, что Федор считал важным для коллектива, парень выполнял на пять с плюсом. За своих тоже горой стоял, мог запросто взять вину на себя. Иногда приходилось долго разбираться, чтобы выяснить, откуда уши торчат в той или иной ситуации, когда Швец уверял, что это он набедокурил.
А еще мне нравилась его манера общения с младшими школьниками. Федор уважал малышню, общался с детворой как с равными, не отмахивался от нее, внимательно слушал, если надо, выступал третейским судьей. При необходимости воспитывал и наказывал подзатыльником. Непедагогично? Возможно, зато действует сразу, без всякого нанесения психологической травмы.
Однажды я даже предложил Федору задуматься о поступлении в педагогический институт. Швец пять минут хлопал глазами, недоверчиво на меня поглядывал, трижды переспросил, шучу я, или нет. Я нисколько не шутил. То, как Федор возился с пацанами младшего и среднего звена, как на своем примере показывал и учил, вполне отвечало мысли, которую я однажды вычитал, уже работая педагогом на пенсии.
Учитель воспитывает своей личностью, своим знанием и любовью, своим отношением к миру, потому как учитель напрямую работает с человеческой душой. Дословно не помню, но тут главное суть. Именно про душу меня зацепило больше всего.
У Федора получалось транслировать детворе нужное, правильное, хорошее и полезное, он умел достучаться до каждого пацаненка, донести правильность поступка или наоборот, объяснить, что маленький человек поступил некрасиво. При всем его хулиганском поведении, я действительно считал, что из Федора получится замечательный педагог. Вполне может быть даже учитель труда или истории. Оба эти предмета Швец очень уважал.
— Поздравляю, товарищ Беспалов, вам выпала честь провести по коридору славы Зоя Аркадьевну Шпынько, — громко оповестила Ниночка, заметив имя завуча на бумажке, которую вытащил внук Митрича.
— Не повезло, — сочувственно выдохнули парни. — Держись!
— Да ладно, чего уж там, — дернул плечом огорченный Серега.
— Прекрасно, значит, списки на выход у нас теперь готовы полностью, да, Нина? — уточнил я
— Да, Егор Александрович, я сегодня полностью распишу чистовик и отдам вам.
— Замечательно. Что у нас еще в недоработках? Стенгазета? Открытки? Что с цветами? — я набросал вопрос, которые отметил у себя в рабочем блокноте, и выжидательно посмотрел на ребят.
За всех отчиталась Нина, как правая моя рука по подготовке нашего класса ко Дню учителя. Я пометил сделанное, поинтересовался, нужна ли десятиклассникам моя помощь, услышал в ответ «сами справимся», но почувствовал недосказанность.
— Что? — прямо поинтересовался я у ребят. — Рассказывайте.
— Тут такое дело, Егор Александрович… — начал издалека Павел Барыкин.
— Павел, давай по существу и сразу к проблеме, — попросил я.
— Мы хотим съездить к Ольге Николаевне в больничку, поздравить ее, — выпалила Тоня Любочкина, незаметно присоединившись к нашей беседе.