— Будем, — кивнул я, поднимая стакан.
Митрич и Борода довольно переглянулись, выдохнули и опрокинули в себя напиток. Краем сознания я отметил, что наливали мужики не по полному, а по половинке. Меня тоже не обделили, и теперь, крякнув от удовольствия, занюхав рукавом, во все глаза смотрели на молодого столичного парня.
— Ух, хорошо! — одобрил я, опрокинув в себя стакан и занюхав краюшкой хлеба.
— Ты закусывай, закусывай, Ляксандрыч, — засуетился Митрич, подсовывая мне бутерброд, который соорудил завхоз.
— Закусывай, Егор Александрыч, Митрич верно говорит. Мы-то привычные, огонь-вода у Митрича знатная.
— Огонь-вода? — удивился я, спиртное зашло, как к себе домой, без посторонних эффектов.
— Ну, так… — хмыкнул дядь Вася. — Зима придет, попробуешь, —
— Он туда перцу сыпет, огонь вода и поучается, — пояснил Степан Григорьевич. — Ты вот скажи, Егор Александрыч… чего хмурый такой? А? Никак испереживался весь за салют? Ты не боись, все путем, Ильич в обиду не даст. Ох, чего тут было, когда ты уехал с фельдшеркой. Чего было! — покачал головой товарищ Борода, хитро зыркнув в мою сторону.
— И чего было? — глухо уточнил я, примерно представляя масштаб трагедии.
— Зойка-то наша… ну Зоя Аркадьевна… да… как она жаловалась инспекторше той. И недисциплинированный ты, и авторитетов не чуешь, и неслух окаянный.
— Ты гляди, так и сказала? — изумился Митрич.
— Ну, может и по другому как, но все одно. Неслух, говорит, и все тут, — отмахнулся Борода. — И режим не соблюдает, и пацанву дурному учит. Тут-то я и не выдержал…
Степан Григорьевич прервался и уставился на меня.
— И что сделали? — принимая правила игры, поинтересовался я.
— А вот взял и высказал Шпыне нашей все, что думаю! — рубанув воздух ладонью, объявил Борода.
— Вот прям-таки все? — прищурился Митрич.
— Все! наливай!
— Вот куда ты спешишь? А? — укоризненно посетовал дядь Вася, но огонь-воду, тем не менее, разлил.
— Не полни. По чуть-чуть, — пригрозил Степан Григорьевич. — И молодому поменьше, это он там в своей Москве привык к водке. К нашему-то еще приловчиться надо. Не дело это, ежели учитель по селу пьяным пойдет.
— И то верно, — кивнул Митрич, плеснув мне на два пальца.
— Так и чего сказал-то?
— Кому?
— Ну, Зойке-то нашей.
— А, Зое Аркадьевне, — завхоз погрозил дядь Васе пальцем. — Уважаемый человек Зоя. А вот характером не вышла… да-а-а… баба без мужика — это тебе не сахар, а отрава горькая…
— Эт точно, — поддакнул Василий Дмитриевич. — Ну, будь вздрогнем.
— Вздрогнем.
Мы снова чокнулись, выпили, закусили уже по-человечески, в голове моей слегка зашумело, огонь-вода приятным теплом прокатилась по гортани и мягко осела в желудке.
— Ты кушай, кушай Егор Ляксандрыч, — заботливо заворчал Митрич. — На-ка вот, Манин пирожок-от с мясом. Утром, поди, не успел? — полюбопытствовал названный батя.
— Успел, как не успеть. Такую вкусноту да не успеть, — улыбнулся я.
— А твоя-то? Поди не ела? Фигуру блюдет? — блеснув хитрой улыбкой, как бы невзначай поинтересовался дядь Вася.
— О, как, — настал черед удивляться Степану Григорьевичу. — Неужто с фельдшеркой сладилось? Быстро вы…. — покачал завхоз головой. — В наше время такого не было… Ну да, времена нынче такие, быстрые… — проворчал Борода чуть осуждающе.
— Бери выше, — хохотнул Митрич. — Чего там, Ляксандрыч, чудит?
— Чудит, — скривился я.
— А нога-то, нога? — затормошил меня Беспалов.
— Фальшивка.
— Ты гляди, а? Ты гляди, говорю, деваха какая, ум что твоя палата.
— Да какая палата? — Степан Григорьевич переводил взгляд с меня на Митрича и обратно, мало что понимая из реплик Беспалого.
— О, Григорич, тут такая знатная история! Помогла-то моя настоечка, быстро на ноги болезную поставила. Считай, за ночь и подняла! — хохотнул Митрич.
— А ну, стоп, — завхоз чуть прихлопнул ладонью по столу. — Сказывай сначала.
— Дык, а я чего? Это вон Егор Ляксандрыч пусть сказывает, как умудрился двух девиц охомутать. Того и гляди, драка за нашего молодца начнется.
— Не начнется, — отмахнулся от такой чести.
Рассказывать ни о чем не хотелось, о мужики сообразили по третьему разу, и как-то незаметно вытянули из меня всю историю.