— Егор, ей действительно больно. Она правда растянула подколенную связку. Это очень неприятно, — Оксана тихо шагнула ко мне со спины и положила ладошку на плечо.
— Да твою ж… богомышь… ломаное коромысло, — выругался я от души. — И что теперь?
— Сначала ко мне в фельдшерский пункт. У меня там дневной стационар. Правда, помочь я могу перевязкой и постельным режимом, — с сомнением пробормотала Оксана. — Не уверена, но можно попробовать мазь от Василий Дмитриевича… Хотя я не одобряю народную медицину, — с сомнением добавила Гринева. — Думаю, успокоительные тоже помогут, — фельдшерица покосилась на Лизавету, по щекам которой по-прежнему текли тихие слезы. Твой бинт почти закончился.
— Что? — не понял я, слишком резким оказался переход от одной мысли к другой. Затем перевел взгляд на стол, где стояла распотрошённая коробка с моей домашней аптечкой, и заметил остатки бинта.
Ну да, за август поистратился с ребятней, а новый не купил. Собственно, бинт ушел даже не на боевые ранения в процессе подготовки, а на штампики для плакатов. Мы с девочками соорудили их для того, чтобы нашлепать салют на рисунках.
— Ну, тогда поехали, — скрипя сердцем, велел я. — Сама дойдешь? — поинтересовался у Лизаветы.
— Н-не знаю… П-попробую… — Баринова сжала губы, утерла ладошками слезы, которые продолжали бежать.
Очень хотелось язвительно заметить: «Не верю!», но Оксана в этой ситуации не стала бы врать, значит, действительно травма. Вот как можно умудриться растянуть связки, свалившись с табуретки,?
М-да, похоже, попала бывшая невестушка как тот пацанчик в сказке про мальчика и волков. Докричалась насчет травмы, вот травма и нарисовалась. Вот только окружение теперь слабо верит в правдивость болячки.
— Ладно, — я мотнул головой, покосился на Гриневу. — Оксана, прихватишь чемодан? Я пациентку твою до коляски донесу.
— Хорошо, — согласилась фельдшерица, торопливо собрала все вещи в аптечку, затем скользнула за занавеску в комнату и через несколько минут вышла с чемоданчиком Бариновой в руках. — Я готова.
— Ну, иди сюда, пациентка, — усмехнулся я, шагнул к Лизавете, одним резким движением поднял ее на руки.
— А-а-х… — вскрикнула Лиза.
— Что еще? — нахмурился я.
— Ты ее под коленку не бери, Егор, — посоветовала Оксана. — Больно же.
— Вот черт, не подумал, извини, — выругался я — Ну тогда попрыгали, по-другому никак. Или на плечо.
— Не надо на плечо, — взмолилась Баринова. — Лучше с палочкой… — тут же попросила.
— Ну с палочкой, так с палочкой. Так, обувайся. Вот так, молодец, — комментировал я действия Бариновой, помогая обуваться и подниматься. — Теперь поднимайся и цепляйся за меня, буду тебе вместо палочки. Больную ногу поджимай, попробуй прыгать на здоровой.
— А-а-х… Ф-фсе-о… хорош-ш-шо-ой… — пропищала сквозь стиснутые зубы Баринова. — Я до-ой-ду… — просипела Лизавета.
— Дойдет она, как же, — хмыкнул я — Обхвати руками мою шею. Ну… кому сказал! — приказал я.
Лизавета отчего-то кинула взгляд сначала на Оксану, которая стояла с невозмутимым видом на пороге, придерживая распахнутые двери, и только затем выполнила мой приказ.
— Так, держись крепко, — велел я.
Сам же обхватил девушку за талию, прижал к своему бедру, изогнулся вправо, поудобнее устраивая Баринову на боку, и потащил на выход.
— Егор! — вскрикнула Лиза.
— Что опять? — недовольно процедил я.
— Не больно? — заботливым тоном поинтересовалась Лизавета. — Не сильно сжимаю?
— Не настолько, как тебе бы хотелось, — не удержался я от шпильки.
— Да ну тебя, — буркнула Лиза и замолчала. Всю дорогу до мотоцикла Баринова сопела мне в плечо, время от времени негромко вскрикивая.
Однако, самообладание у Бариновой гигантское. И страдать успевает и последние шансы выискивать.
Я дотащил Лизавету до мотоцикла, осторожно усадил в коляску, вручил чемодан, кивнул Оксане, приглашая разместиться за моей спиной. Через минуту мы сорвались с места и помчали к фельдшерскому пункту. Да уж, кино на все времена «Учитель и его дамы», турецкие сериалы отдыхают. Вот уж будет сельским кумушкам, о чем судачить до самого Нового Года.
Доехали мы быстро и на удивление молча. В домике, где разместился фельдшерско-акушерский пункт, царила чистота и порядок. Пахло хлоркой, йодом и отчего-то осенней листвой. Оказалось, на столике Гриневой стоял стаканчик, в котором доживал свой короткий век осенний букет из разноцветных листьев.
При виде букетика Оксана отчего-то смутилась, торопливо подхватила импровизированную вазу из граненого стакана, вытащила засохшие листья и выкинула в мусорное ведро. Стакан же проставила в раковину.