Божена Немцова
Учитель
I
Мне исполнилось шесть лет, когда родители начали советоваться между собой, как быть с моим учением. У нас школы не было, и дети ходили учиться в город, расположенный довольно далеко, — уходили они утром и только к вечеру возвращались. Мне бы такие прогулки наверняка пришлись по душе; ребята рассказывали, как они по дороге проказничают, как в пору земляники и черники забегают в лес и лазают по деревьям, как забавляются они разными играми по пути в школу и во время перемены. Но у родителей на этот счет были другие суждения: они говорили, что если предоставить меня на целый день самой себе, то я совсем отобьюсь от рук, и потому решили отправить меня в Хвалин, там я буду ходить в школу, а жить и столоваться у моей крестной. Соседи уговаривали мать и отца не отдавать меня в деревенскую школу, ссылаясь на то, что ничему я там не научусь, ведь в деревне нет таких образованных учителей, как в городе. Родители, однако, остались при своем, и после трогательного прощания отец отвез меня в деревню. Они не ошиблись, полагая, что для приобретения жизненного опыта деревенская школа со знающим, добросовестным учителем будет для меня полезнее, чем городская. Они хорошо знали, что не только в больших городах, но кое-где и в маленьких городишках школьный учитель любит разыгрывать из себя профессора, требует, чтобы его так называли и родители и ученики, и в гордыне своей не хочет снизойти, как бы это следовало, до своих учеников ни в общении, ни в разговоре. Обычно такой учитель прежде всего занимается с учениками самых богатых родителей, а когда уроки подходят к концу, то оказывается, что для детей бедняков у него уже не остается времени. И только когда он дает частные уроки, за которые получает особую плату, то до конца раскрывает перед учениками тайны любого предмета, разъясняет самые сложные задания, внимательно исправляет их ошибки. Кроме того, начальные городские школы всегда переполнены и из них трудно перейти в старшие классы.
Я знала о школе лишь по рассказам соседских ребят и испытывала перед нею какой-то страх, чему в немалой степени способствовали и мои домашние. Если я совершала что-нибудь недозволенное, они сразу же грозили мне: «Ну, подожди, подожди! Вот пойдешь в школу, там тебе покажут, где раки зимуют!». И старая няня, стараясь утешить меня, тоже говорила: «Голубка моя, ничего не поделаешь, так уже ведется на белом свете. Учение — это мучение, и каждому суждено это перетерпеть. Когда я ходила в школу, то мне там тоже не раз доставалось». Слышала я также, как жена приказчика всячески поносила школу, упрямо твердя при этом, что свое дитя ни за что туда не пошлет. Дескать, сама она в школе не училась, не умеет ни читать, ни писать, но живет не хуже других, а для того, чтобы ее ребенок мог прочесть молитву и расписаться, в школу ходить совсем не обязательно. Отец сам его этому за несколько зимних вечеров научит. Но та же самая женщина, когда ее принудили отдать дитятю учиться, ругала его и била немилосердно, выпроваживая в школу. Так что ничего удивительного: я боялась школы больше всего на свете.
Когда первый раз я проснулась утром в Хвалине, мне показалось, что несчастнее меня нет человека во всем мире. Со слезами вставала, с плачем одевалась. Во время завтрака наказывала крестная тете Анежке:
— Пойдешь за мясом, проводи девочку в школу, ее там уже ждут.
Внутри у меня хрипело, как в ходиках, но плакать при крестной было боязно.
Крестная, женщина добрая и благоразумная, не имела привычки проявлять свои чувства на людях и те, кто не был с ней знаком близко, считали ее человеком холодным и бессердечным. Она и своих детей никогда не баловала, хотя готова была отдать за них жизнь. Я же привыкла к приветливым лицам и ласковым взглядам родных, к их заботе, когда мне было плохо, к материнскому поцелую перед сном. Я не могла привыкнуть к новым людям, которые, на мой взгляд, относились ко мне холодно и равнодушно. Сердце мое трепыхалось, как птичка в клетке, а глаза были на мокром месте. Тетя Анежка взяла свою корзину, а мне через плечо повесила ранец с букварем. Тут уж я не могла удержаться от слез. Когда же крестная спросила, что со мной происходит, от страха пришла мне в голову мысль сослаться на болезнь. Дома я слышала, что дети так иногда поступают.
— У меня живот болит, — сказала я.
Но крестная была женщина умная и по моим глазам увидела, что я лгу. Похлопав меня по плечу, она проговорила с улыбкой:
— Пускай себе болит, поболит, да и перестанет. А ты иди в школу, там тебе понадобится не живот, а голова!
Я покраснела. Анежка взяла меня за руку, и мы вышли. Внизу, у калитки, снова напал на меня страх, схватилась я за столб и закричала, что в школу не пойду.