Входит Эйнштейн.
ЭЙНШТЕЙН
Можно?
МЕНУХИН
Входите, профессор. (Хефцибе.) Ты собиралась позвонить Курту, по поводу контрабасов. (Хефциба выходит.) Как ваши успехи?
ЭЙНШТЕЙН
Блестяще. Мне нравится работать на воздухе. А что, в Калифорнии на земле не растет трава? Это так?
МЕНУХИН
Это так.
ЭЙНШТЕЙН
Удивительно.
МЕНУХИНН
А что поделывает теория электромагнетизма?
ЭЙНШТЕЙН
Представьте себе, она имеет место.
МЕНУХИН
Вы ее вывели?
ЭЙНШТЕЙН
Скорее всего, воспользовался шпаргалкой. То, что знаешь в юности, в сущности, не забывается. Ты просто откладываешь это в сторону, а оно снова приходит в голову. С непозволительной легкостью.
МЕНУХИН
И вы узнали, каким образом звенит звонок?
ЭЙНШТЕЙН
Теперь уж это моя забота. Каким образом звенит звонок, я не знал и в юности. Я никогда не испытывал ни малейшего интереса к аппаратам. Но прежде чем приступить к собственно творческой части, я позволю себе сделать перерыв. Я его заслужил. А потом мы быстро доведем дело до конца. (Набивает трубку.)
Входит Хефциба.
ХЕФЦИБА
Прошу вас. Теперь уже не курите.
ЭЙНШТЕЙН
Моя дочь была бы вам очень признательна за это замечание. А тем более госпожа Дукас, моя секретарша. Она такая исполнительная. Но когда я работаю, мне хочется курить. Может быть, я от этого раньше умру. Но к чему растягивать жизнь, если из-за этого я не смогу работать?
ХЕФЦИБА
Скорее всего, вы просто любите курить.
ЭЙНШТЕЙН
Разумеется, в этом все дело. Не найдется ли сигары в одном из ваших ящиков?
ХЕФЦИБА
Мы не держим в доме отравляющих веществ, профессор Эйнштейн.
ЭЙНШТЕЙН
Повезло. Дело в том, что сигары мне категорически запрещены. Что ж, сгодится и половина трубки. (Уминает в трубке табак.) Благодарю вас за заботу, госпожа Николас. (Зажигает спичку.) Видите, горит. (Раскуривает трубку.) Дело в том, что я всегда использую одну-единственную спичку. Если она гаснет, я не курю.
ХЕФЦИБА
Она не погасла.
ЭЙНШТЕЙН
Нет. На этот раз провидение сжалилось над недостойным старцем. (Бросает спичку на пол.) Вы так молоды, господин Менухин. Как вы нашли время, чтобы добиться такого совершенства?
МЕНУХИН
Видите ли, я был вундеркиндом.
ЭЙНШТЕЙН
Ах да, конечно. Как и я. Мы оба были те еще дети.
МЕНУХИН
Я думаю, все люди были бы вундеркиндами, если бы им позволили.
ЭЙНШТЕЙН
Да, это вообще не вопрос. Ребенок и так может все, что хочет. (Пишет на скатерти.)
ХЕФЦИБА
Профессор.
ЭЙНШТЕЙН
Да?
ХЕФЦИБА
Вы пишете на моей камчатной скатерти.
ЭЙНШТЕЙН
Тысяча извинений, госпожа Николас. Дурная привычка. Боюсь, я духовно так обленился, что теперь мне от нее уже не отделаться.
ХЕФЦИБА
То, что вы оба говорите о детях, противоречит всякой очевидности. К примеру, из негритенка, что живет на горке, ничего не вышло. У него есть брат, так тот даже ходит в школу, а этот — дурачок, только на то и годится, чтобы чистить бассейны. Ну, разве что может починить звонок.
МЕНУХИН
Ты не так на это смотришь, Хефциба.
ЭЙНШТЕЙ Н
Я согласен с вашим братом, госпожа Николас.
ХЕФЦИБА
Мужчины всегда согласны друг с другом. Стоит только женщине вставить хоть слово наперекор их мнению, как они мгновенно объединяются против нее. (Эйнштейн быстро пишет формулу на стене.) Ради Бога, зачем вы пачкаете мои обои?
ЭЙНШТЕЙН (продолжая писать)
Я не нарочно.
ХЕФЦИБА
Разводите грязь в чужой квартире?
ЭЙНШТЕЙН
Я не теряю нити разговора, не беспокойтесь. Но со мной такое случается, когда я занят научной проблемой. Мое внимание полностью к вашим услугам, госпожа Николас, но что-то во мне не перестает мыслить.
МЕНУХИН
Ваше подсознание.
ЭЙНШТЕЙН
Назовем это моим недопониманием. Видите ли, я работаю над вашим звонком и сам этого не замечаю. Но о чем мы говорили?
МЕНУХИН
О детях, и что все они чудо.
ЭЙНШТЕЙН
Да, это так; в каждом из них есть что-то особенное. Всем, что я есть, я обязан великим физикам, моим учителям.
МЕНУХИН
Мои слова. Мы суть то, что нам дали мастера.