– Не пугайся. Мои… Руки… Они… Не совсем руки. Фух. А с вами сложнее общаться, чем я думал. Как ОН это делает?
– Кто делает?
– Да в сущности никто. Можешь идти приступать к своей работе. Кабинет 3-а.
– Там же подсобка.
– Почему подсобка?
– Эм…
Салли растерялся, а старик выбежал в коридор, не иначе как бросившись исправлять такое досадное недоразумение как подсобка, возникшая там, где положено быть кабинету. Несколько минут, точное количество которых было тяжело отмерить по сломанным часам, мужчина еще прождал, а затем отправился на поиски. На ступеньках не было совершенно никого, и, всерьез опасаясь находиться в таком странном месте без его хозяина, Салли не придумал ничего лучше, чем пойти к секретарю за объяснениями. Если «правильно зайти», то больше чем секретарь ему никто не сможет объяснить. А заходить правильно мужчина мог, во всяком случае, он сам так о себе думал, будучи частым гостем в секретариате и испив не один десяток кружек чая с его коренными обитателями.
Так его в первый раз в жизни приняли на работу, о которой он ничего не знал, после собеседования, на которое он не собирался, рукопожатием человека, который даже не представился. А ведь, если верить часам, день только начинался. Было всего 9.30.
Отдел учета
– Ты уже посчитал вот эти вот?
– Да, можешь забирать.
Салли сидел в своем просторном кабинете под номером 3-а, совсем не похожем на подсобку. Директор, которого тут все называли стариком, действительно решил досадное недоразумение с нумерацией, и к тому моменту как учетчик получил от секретарши краткий инструктаж, табличку перевесили на дверь, которой прежде в коридоре не было. Если отвлечься от этой маленькой детали, то в целом все было вполне нормально, и даже прилично. Странности, которые до этого буквально атаковали мужчину, отступили, проявляясь лишь изредка. Например, он совершенно не помнил, как уходил и приходил на работу. То есть каждое утро он личным ключом открывал дверь, а каждый вечер закрывал ее. Но что происходило в промежутке оставалось загадкой. По ощущениям он хорошо ел, спал и даже мылся. Но в памяти соответствующие записи напрочь отсутствовали. Что, в общем-то, не особо беспокоило Салли. Ну, то есть он, конечно, переживал о происходящем, но не так чтобы уж слишком. У него на работе был настоящий завал. Предыдущий кадр, очевидно, оказался недостаточно компетентным и оставил после себя вопиющий ужас в плане учета. Многие записи были посчитаны неверно, а некоторые, и вовсе никто даже не думал считать. А по ним уже накапывала огромная пеня. Так что Ньюмен трудился в поте лица, не задавался лишними вопросами. Почему-то ему просто не хотелось ними задаваться. Не хотелось настолько, что иного человека могла бы даже заинтересовать такая апатия. Но этого иного человека не было. А был Салли Ньюмен, учетчик, под потолок заваленный работой. Заваленный настолько, что он даже не успевал от нее отойти. Закрывая кабинет и отправляясь якобы домой, он продолжал считать цифры, искать место их схождения, думать об упрощении. Такая увлеченность знакома каждому, кто на пикнике терял дротик из Дартс в густой траве. Вот ты уже всю округу вытоптал, все кусты облазил, а его все нет и нет. Вот уже и твои друзья собираются уезжать. Но ведь дротик не мячик для тенниса – его поштучно не продают. И без одного игра уже не та. Такую игру уже не возьмешь с собой на природу, не покажешь товарищам... И ты все ищешь и ищешь. И уже едешь в машине домой, а глаза все рыскают по обочинам, по травам да кустам. Мозг вошел в клинч. Ему обязательно нужно достичь результата, достичь или угаснуть. Вот и сейчас было что-то подобное. Только роль потерянного дротика занимал порядок в расчётах. В конце концов, вопросы можно задать и потом, когда поток работы схлынет. А бардак на потом оставлять нельзя. От слова никак. Все предприятие может зайти в тупик с таким учетом.
Заканчивая очередную папку с отчетами, мужчина остервенело стучал на калькуляторе, а затем на счетах, и еще немного на печатной машинке. Он мог бы получить и компьютер, но предпочитал работать по старинке. Уж слишком ему не нравились современные технологии, где каждое нажатие не значит ровным счетом ничего и может быть кем угодно исковеркано, извращено и перекручено в любую сторону. Салли не понимал, зачем вообще нужны люди, если машины сами способны печатать любой набор цифр, не испытывая при этом никакого огорчения от их неадекватности. Для машины цифры это просто цифры, а минуты, часы, килограммы, тонны, метры – все это лишь их непонятно зачем придуманное название. С аналоговой техникой все иначе. Тут оператор сам творит свою правду. И каждое его нажатие становится вполне реальным, осязаемым, неизменным и незыблемым. Он как довольный паук плетет свою паутину просчетов.