– Я… был дома.
– Ух ты! Целый дом создал! Ну, даешь! Надеюсь, ты не всю энергию потратил. Ты, конечно, уклонист, но ведь не собака же.
Он рассмеялся и смеялся долго, иногда прерываясь на кашель. А Салли было совсем не до смеха. Во-первых, он не понимал, причем тут собака, а во-вторых, его голова звенела как церковный колокол. Но главное – сам вопрос напарника угодил в точку. Ведь он едва узнал, что обладает ценным и чрезвычайно ограниченным ресурсом, и тут же умудрился его растратить. Возможно, растратить до конца. Да и на что? На похмелье, сено, и возможность почистить зубы?
– У тебя есть таблетка от головы?
– Что от головы? – искренне удивился Максим, как будто слово таблетка было сказано на незнакомом ему языке.
– Ну, голова болит…
– Ааа. Выпей Коллы.
– И как это поможет?
– На самом деле твоя голова не болит. Это ты помнишь, что она должна болеть. И сам притягиваешь эту боль. А Коллу ты помнишь как удовольствие. Одно чувство сменит другое. Была бы у меня Колла…
Учетчик молча подошел к холодильнику, достал две бутылки и одну протянул своему помощнику. Молча опустошив 0,7, а затем еще одну, он внимательно посмотрел на напарника, и задал ему один простой вопрос, одинаково понятный всем пьянчугам от пещерного века до сегодня. «Рассказывай!». И рассказ не заставил себя долго ждать. А лучше бы заставил... Ведь судя по всему, вел Салли себя не очень прилежно. Он много сквернословил, поносил местный мир и его уклад и завалил весь бар соломой. А еще он лез в драку и норовил отомстить всем и каждому, называя их поголовно «мажорами» и «криворукими водителями». И драка таки состоялась. Со смотрителями, которые прибыли усмирять чересчур буйных заводчан, и накрыли подпольное заведение. В общем, весь тот набор приключений, который часто показывают в голливудских фильмах, и на который смотришь с умилением и улыбкой. Смотришь до тех пор, пока в главном герое не узнаешь себя.
– Насколько все плохо? – спросил Салли в конце.
– Ну…
– Говори как есть.
– Ну, теоретически если бы на твоем месте был бы я, меня бы уже отправили в самый глубокий штрафной отдел на две-три вечности, а потом выдали бы новый контракт, в котором я бы родился коровой на скотобойне. А ты… Ты на рабочем месте. Думаю, что если мы начнем работать, то…
– Ясно. Давай начинать. Не хочу быть коровой.
И они начали. Добросовестно, молча, планомерно. Так как работают после серьезного «залета». Без перерывов, без бесед, стараясь даже лишний раз не дышать. Стараясь одним днем перекрыть все свое плохое поведение, одним днем замылить боссу глаза настолько, что хватит еще на десяток подобных выходок.
В таком безумном ритме они отработали несколько дней. Теперь Салли по вечерам «ходил» домой, чистил зубы, спал и смотрел на завтрак. Есть ему не хотелось. У него в принципе отсутствовали любые потребности. Но привычка. Привычка ведь не потребность. От нее даже смерть не лечит. И он изо дня в день разбивал два яйца, отрезал кусок бекона, щедро все это солил, доводил до хрустящей корочки и… Появлялся на рабочем месте. А вечером его сковорода снова была пуста и девственно чиста. И с каждым разом блеск ее тефлоновой поверхности все сильнее резал глаза.
– Слушай, Максим, а что дальше?
– В смысле? – юноша закрыл очередную папку, положил ее на край стола, и через секунду она исчезла, оставив после себя только легкий запах бумаги и старых, свинцовых чернил.
– Ну, мы вот проверяем контракты. Находим ошибку, выносим предписание. И она попадает к главному. А что он делает с ней?
– К какому главному?
– Неприятное подозрение закралось в душу Салли. Он даже остановил счет и отложил калькулятор.
– Ну, старику в кабинете. Который все решает.
– А… Не думаю что он когда-то видел эти папки.
– Так зачем мы это делаем…
– Ради истины. Пока ты не проверишь контракт, в мире существует только одна истина – истина учетчика, который проверял его до тебя. Ну, или за его отсутствием истина человека, на которого этот контракт заведен. И мир принимает эту истину как данность. А как только ты открываешь новую истину, мир берет в расчет уже ее. Я не очень силен во всем этом, это лучше спросить у кого-то другого. Но мне это объясняли именно так.
– То есть я тут своими руками меняю судьбу людей?
Максим был удивлен словом Судьба, а уже этим фактом был удивлен учетчик. Как можно не знать слова «судьба»? Даже в прошлых веках. Особенно в прошлых веках, когда смерть ходила с человеком рука об руку и была таким же обычным ежедневным делом, как домашние животные. Такая себе собака, которая бегает во дворе и лает, а ты ее кормишь, да и только, пока не завоет. А вот как завоет… То тут уж и вспомнишь что и прививок у нее нет, и клещей самый сезон и вообще… Но интереснее всего был даже не удивительный уровень словарного кретинизма, а то, что Салли так и не смог объяснить напарнику смысл этого термина. «Как это – тебе предписано? Кто это решил?» – все спрашивал и спрашивал Максим, выражая неподдельное стремление разобраться в чем-то новом для себя. Он вообще был парнем весьма широких как для его времени взглядов, и никогда не упускал возможности выучиться что-то новое. За считанные дни он освоил и понятия корреляции, и производные, и азы инвестиционных портфелей Марковица. А вот судьбу осилить не мог. Как бы не пытался Ньюмен объяснить, что такое «фатум», «злой РОК» «удел», у него так ничего и не вышло. Толи Максим был выдернут из какого-то такого мира, где в последствиях своих поступков было принято винить только себя, толи знал он слишком много. Ведь так бывает, когда тебе, например, известны некоторые приемы фокусника. Какие-то скрытые в рукавах подтяжки и шляпы с двойным дном... Конечно, ты не знаешь всего, но что-то знаешь. И уже ни за что не поверишь в то, что все это магия и никак иначе. А вот ребенок, который еще не разоблачил ни одного трюка, он поверит запросто. И тебя захочет убедить…