– У них нет дождя. Они его даже не видят. Но они пользуются его дарами. Значит ли это, что они «директор дождя», или его «секретарь»? Должны ли они знать, где именно идет дождь? Ведают ли эти люди, что то, что для них долгожданное благо на другом конце горы приведет к загниванию урожая, росту болезней и смертности?
– А он приведет? – неуверенно спросил Салли.
– Мог бы.
– А что с людьми…
Салли начал эту фразу еще порхая в небесах над деревней, но заканчивал ее уже в кабинете начальника.
– С ними тоже самое. Мы все используем жизнь как дождь, но никто не владеет ею. Кто-то понимает какие-то принципы ее устройства и подстраивается под них, кому-то просто везет, а кто-то… В общем дождь, пожалуй, не самая лучшая метафора… Но лучшая из тех, что ты сможешь понять.
– Скажи честно. Ведь это я укорачиваю жизни людей, не так ли?
– Ты помогаешь уравнять жизненную экосистему. Сбалансировать природу жизни. Чтобы вода совершала круговорот, а не застаивалась на определенных участках.
– Но ведь… Я ведь выдавал по 10 папок в час. По 1000 папок в день, или что тут у вас вместо дня… Максим… Время тут не течет, а это значит… Что масштабы моей работы какие-то немыслимые. Что происходит со всеми этими людьми?
Старик внимательно посмотрел на Салли, и учетчик услышал в своей голове тихий шепот «Покажи ему». Он все нарастал и нарастал, и старик хмурился все больше. Он даже накинул по кабинету несколько кругов, перед тем как хлопнуть в ладоши и показать. Показать такое…
Салли видел мир. Мир, в котором он жил совсем недавно и который не узнавал сейчас. Пустые улицы, закрытые двери, забитые стоянками машины. И тишина. Город, который в равной степени мог оказаться любым городом на планете, был мертв. Практически. Только полицейские на улицах и сирены машин скорой помощи нарушали его ужасающий сон. Много сирен. Практически бесконечная вереница…
– Где это?
Старик проигнорировал вопрос.
– Что там происходит?
– Эпидемия, – спокойно ответил директор. Ответил тихим, уставшим голосом, как сообщают о каком-то пустяке, вроде неурожая абрикос. Дескать, морозы опять ударили весной и сладких ягод не будет. Причем говорил об этом человек, у которого нет даже собственного огорода, и который абрикос этих на дух не переносит. Просто дежурная тема для разговора с «дежурным» собеседником.
Что-то изменилось в окружающем мире. Словно муха, которая влетела в глаз на полной скорости – вдруг стало больно, а реальность заволокло слезами. А секунду спустя перед взором была уже другая действительность. Реальность гари, дыма и запредельной громкости. Ревели пусковые установки реактивных снарядов, кто-то жутко орал и сильно воняло гарью. Шел какой-то бой, а какой и где… Сквозь тотальную серость, туман и копоть удавалось рассмотреть только небольшие участки поля, испещрённые дырами кратеров от бомб словно швейцарский сыр.
Это видение длилось менее секунды, и закончилось снова кабинетом. Кабинетом с привычным дождевым потолком. Вот только старик не был привычно спокоен. Он буквально негодовал – что-то шептал себе через плечо, и хмурил лоб. Кто бы ни был этой «мухой», угодившей в глаз, он точно нарушила планы «директора».
– Зачем это все? Эти ужасы.
– Большое количество закрытых контрактов. Реальность подстраивается…
– Но это же, мать ее, война!
Учетчику показалось, что в его голове раздался хохот. Тихий и очень злорадный. Он попробовал прислушаться к себе, но толи хохотать перестали, толи этот смех был лишь плодом его воображения.
– Возвращайтесь к работе, учетчик Салли Ньюмен. У меня появились важные дела.
К нему обращался уже не человек, обращался бюрократ-чиновник, для которого посетитель – просто трата времени и сил. Человек, для которого эпидемия, война и прочее дела не важные, в отличие от выбора цветового решения для покраски стен в коридоре.
– Да как же это? Я же только что…
– Ладно. Отдохните, а завтра, чтобы догнали план. Ясно?
– Ясно… – соврал Салли. Ничего ему не было ясно. Особенно не было ясно, как возвращаться к работе после всего этого. Под потолком кабинета его души бушевали самые противоречивые чувства. Он почему-то вспомнил как, наконец, стал мужчиной в 10-м классе школы. Как одна из местных красавиц подарила ему свое сердце и провела в мир неизведанных удовольствий. И после всего пережитого он уже не воспринимал попытки учителей относиться к нему как к ребенку. Ему хотелось кричать, что теперь они в одной лиге, на одном уровне игры, они все взрослые. Требовать равенства, уважения, содружества. Но, конечно, кричать и требовать он не мог. Как и не мог утопить в себе чувство, что из своих «детских колготок» он уже вырос, и ни за что больше не оденет их.