Пулей стала депортация... Депортация на рабочее место. Не расщепление на атомы, не молнии в затылок, а стул, стол и папки с расчетами… Вполне милостиво, вполне неплохо. Если не считать что было в этих папках. Салли знал, и честно пытался вернуться к работе. Но работа не вернулась к нему. Она крутилась, уворачивалась и убегала, как дикая полевая мышь, которую обиженный фермер решил ловить голыми руками.
Зная, что стоит на кону Ньюмен боялся ошибиться, и повторял свои просчеты по несколько раз. И ошибался… Ошибался так, как не ошибаются даже новички – грубо, много и часто... Ошибался в таких местах, где это в принципе невозможно. Он больше не был скульптором, который любя превращает кусок глины в шедевр. Салли превратился в глупого мальчишку, который пинает податливый ком ногами, надеясь превратить его в мяч. Угловатый, кривой и выдерживающий один-единственный удар.
Салли злился. Он злился на старика, злился на мир и злился на Максима. Пытался даже на себя развернуть раструб ярости, но не получалось. Злость она как щекотка – можно сколько угодно атаковать нею других, но самого себя – никак.
Результатом такого паршивого рабочего дня стали: 2 порванных контракта, 16 сломанных карандашей, вырванная «с мясом» клавиша печатной машинки, и ни одного законченного дела. Ни одного…
– Ты получил ответы, ты получил все что хотел. Что не так?
На этот раз старик не перетягивал Салли к себе в кабинет. Он сам материализовался перед ним. А любой нормальный человек знает, что по «шкале злости шефа» личный визит – седьмой круг ада. Где-то между сиюсекундным увольнением и расстрелом на месте без каких-либо разъяснений.
– Все не так…
Салли не испугался неожиданного визита. Более того, он с удивлением для себя понял, что рад ему. Так бывает, когда все никак не решаешься разорвать отношения с девушкой, и ждешь, пока она сама инициирует разрыв. Ждешь неосознанно, допуская одну вопиющую ошибку за другой и иногда предпринимая какие-то вялые попытки все исправить. Для галочки.
– Ну, знаешь ли, всё это понятие обширное… – Он все понял. Понял с первого взгляда. И, наверное, мог бы в ту же секунду испепелить Салли, сделать из него отбивную и съесть на завтрак. Даже не мог, а должен был бы. Во всяком случае, будь на его месте человек. Но старик лишь сел, достал из тут же появившегося холодильника бутылку Коллы, и жадно выпил ее взахлеб. Очень смешно выпил. Сперва попробовав на язык, затем скривившись от газов, и только потом присосавшись к бутылке. Напиток он пробовал первый раз в жизни.
– Работа эта не так. Мир этот не так. Дождь этот дурацкий не так. Ты не так… Особенно ты…
– Ты же понимаешь, да, с кем ты разговариваешь? – он испарил пустую тару и на ее месте в воздухе повисли мириады снежинок. Очень красивых и очень послушных. Маленькие белые искорки кружили очаровательный танец, так сильно опасаясь касаться земли, как будто кто-то поведал им, чем сулит это касание.
На Салли смотрела холодная вершина Эвереста, усеянная телами павших альпинистов. Смотрело большое красное пятно Юпитера, 3 века перемалывающее в труху все, что встретит на своем пути. Смотрело дно Марианской впадины. Смотрели пустые и бесконечно черные глазницы космоса.
– С тем, кто придумал вот это все безумие.
– Я не придумывал этого, я тоже выполняю свою работу, – донеслось откуда-то из- под потолка. Донеслось громом, молнией и ветром.
– Это самая мерзкая работа, которая только может быть. На твоем месте я бы уволился.
– Я… Я… Я не могу, – ответил старик так, словно только сейчас услышал о возможности порвать рабочий контракт.
– Ну а увольняюсь.
– И ты не можешь…
– Ну, тогда я буду саботировать расчёты, и вести неправильный учет. Буду накидывать людям столько времени, сколько смогу. От вашего паршивенького мира не убудет, а им выгода.
– Зачем?
– Да потому что этот мир – гадость. Самая мерзкая и самая гнусная гадость. Я, конечно, не идеал подражания и сделал много плохого. Но чтобы вот-так подписывать смертные приговоры пачками и успокаивать себя представлением дождя. Уж лучше я буду ТАМ за то, что сделал по своей воле, чем ТУТ буду делать то, что нужно тебе!
– Контракты! Смерть это литературное понятие…
– Ты это скажи тем, кто хоронит своих близких. Смерть это смерть, как ты ее не назови. Это боль, отчаяние, крови и кишки. Это страх и слезы. Ваш мир замешан на дерьме. И я не хочу месить его ладошками. Все! Отстань от меня! Пусть этот мир катиться в ту задницу, в которой он был найден…
Теперь Салли не казалось. Теперь смех действительно звучал в его голове. Открытый, громкий, заливистый. Смех человека уверенного в своей правоте и выигравшего пари…На этот раз буря разразилась не под потолком. Она началась прямо внутри Салли.