Через час — и Левченко со своими, и отряд, вышедший из крепости, вернулись.
Раненые были, — но мало… Незамай-Козла Мехтулин и Амед доставили в крепость.
Брызгалов, когда всё успокоилось, стал искать юношей, но их не было…
Обошли всю крепость, — нигде не оказалось ни татарина-юнкера, ни елисуйца.
— Никто их не видел?
— Нет… Где видеть…
Но, немного спустя, какой-то солдат вспомнил.
Когда возвращавшийся отряд входил в крепостные ворота, — из них выскочили точно угорелые оба «азиата» и унеслись куда-то.
— Ты знаешь, зачем они?.. — покачал головою Брызгалов, передавая дочери это сведение.
— Нет.
— Ведь они непременно уволокут лошадь у Шамиля… Или оба лягут… Этакие барантачи! Всякий горец, — самый лучший даже, — прирождённый разбойник.
Нина не ответила ни слова.
Она только пошла к себе, замкнулась и стала молиться за Амеда.
А он в это время, пользуясь сумятицей, царившей вокруг крепости, точно от погони нёсся между сплошными массами лезгин, чарохцев, дидойцев и кабардинцев, не отзываясь на вопросы и не отвечая на ругань сбитых им с ног пеших. Ветер свистал у него мимо ушей. Конь тяжело храпел, утомлённый этой бешеною скачкой… Наконец, вдали блеснули красные факелы…
— Здесь Шамиль! — весело обернулся он к Мехтулину.
— Да поможет нам Аллах!
— Аллах всегда за смелых… — «И Исса тоже»… — уже мысленно прибавил он от себя.
Факелы были близко-близко. Вон сухая и грозная фигура великого имама… Амед вынул было пистолет, но Мехтулин удержал его.
— Что ты хочешь делать? — с ужасом спросил его татарин.
— Убить врага!
— Но ты забыл, что Шамиль — имам всего ислама у нас.
Амед вздрогнул, провёл рукою по лбу и спрятал пистолет.
Он спешился и тихо стал ждать…
Факелы там погасли. Тьма окутала Шамиля, даже и не догадывавшегося, какой страшной опасности он только что избежал.
Утром, чуть только рассвело, — перед воротами крепости появились Амед и Мехтулин. В поводу у первого был великолепный арабский конь, весь белый, с чёрной отметиной на лбу. На этом коне краснел шитый золотом чепрак, и сверкало расписное, всё в серебре, бирюзе и сердоликах седло.
Нина только что вышла из дому, как Амед подвёл к ней коня.
— Что это? — отшатнулась она.
— Я обещал тебе…
— Но ведь вас могли убить…
— Всё равно, — я обещал тебе… А от исполнения обещаний избавляет только смерть…
Потом он не мог отказать себе в удовольствии. Выскочив на бастион, он дико заорал что-то проезжавшему далеко кабардинцу. Тот подъехал.
— Пожалуйста, не стреляй! — обратился Амед к солдатам. — Я с ним говорить хочу…
— Эй, джигит! Подъезжай смело!..
Елисуец дома, в горах, выучился кричать так, что его могли услышать за версту.
Тот осторожно двинулся вперёд.
— Ты знаешь князя Хатхуа?.. Наиба…
— Знаю… Он наш… И вы его знаете… Его шашка — хорошо поработала над вашими спинами…
— Ну, так передай ему, что сегодня ночью я — елисуец Амед, сын Курбана-Аги, его племянник — украл и привёз сюда в крепость лучшую любимую лошадь великого имама Шамиля.
— Да будет проклята душа твоя, подлый изменник!
— Я не изменил никому, — я дал клятву верности русским и служу им. Ступай и скажи-ка Хатхуа, пусть он гордится своим племянником!..
1902