Резко развернувшись, глава семейства Клобак вышла из классной комнаты. Ох, пронесло. Хоть дара в семье Клобак был самый мизер, всё равно, получать пощёчины невидимой ладонью — приятного мало. По руке хотя бы видно, с какой стороны последует удар. Не то, что с помощью дара, а ведь до этого, судя по фиолетовым бликам в глазах, оставался миг. Спасибо Светлому за самообладание и жадность дэи. Не стала тратить накопленные искры на наказание. Я вздохнула, отгоняя видения мотыляющейся головы конюха, недостаточно тщательно почистившего коня старшего сына, дэя Эгра. И эта застывшая ухмылка с глазами цвета силы. Говорят, в тот день дэй извел дара на месячный накопитель. Через год с небольшим ему восемнадцать, он вступает в права наследования. Барон дей Эгра Клобак. Светлый сохрани.
Дверь открылась, впуская младшего брата будущего барона — восьмилетний Шантар Клобак собственной капризной персоной.
— День добрый, дей Шантар, сегодня мы потренируемся в начертании петель. Очень важно разделять петли на большие и малые. — я подошла к доске и мелом вывела петлю под нацарапанной строкой. — Важен правильный наклон, изящность закругления и ширина петли.
Открыв писчий набор, я, со всевозможным подобострастием, подала перо и чашечку с чернилами надутому дитяти.
— Возьмите лист бумаги. Сегодняшний урок заключается в заполнении всех строк этими петлями. — не нравится мне эта проказливая гримаса на лице ученика. — Возьмите перо как мы с вами учили. Осторожно окуните в чернила, обождите скатывания лишних капель. И вот так.
Пухлые ручонки сграбастали перо, окунули его в плошку, застыли на мгновение и резко дернули кончиком пера по краю чернильницы. Миг и чернила полностью залили белый лист.
Вздохнув, я достала пузырёк с чернилами:
— Ничего страшного, дэй Шантар. Я в бытность своего обучения часто проливала чернила.
«Ага, пять медных монет за пузырёк, при стипендии в пятнадцать». — педантично уточнил Голос.
— Возьмите чистый лист, начнем сначала. А испорченный, — «Один медяк за пачку в десять листов», — мы осторожно уберём.
— Алатана, ты сказала, что сегодняшний урок в заполнении одного листа твоими петлями. — улыбнулся несносный мальчишка.
— Все верно, ваша матушка просила вас сильно не утруждать. — с некой настороженностью подтвердила я.
— Ну так я закончил, — победно ухмыльнулся ученик. — обидно конечно, что при начертании последней петли чернила залили весь лист. Ты же видела, какие изящные закругления у меня получались, с каким правильным наклоном. Матушка была бы так горда за меня.
— Нет, сегодняшний урок в сделаете полностью. — никак не доходило до меня коварство высокородного отпрыска.
— Нет, я закончил с уроком. А то ведь залить лист чернилами могла и ты. — бросил младший Клобак, направляясь к выходу. — И, кстати, ты ещё похвалишь меня за усердие перед матушкой, или я скажу Эгре, что ты освободилась и спрашивала его.
Обидно рассмеявшись, дэй Шантар Клобак, чтоб приснился ему Тёмный, закрыл дверь в классную комнату. Восемь с хвостиком лет, что б он понимал?
«Хотя, по всему видно, он прекрасно знает, как ты боишься его старшего брата». — собеседник из Голоса на редкость нудный. Просто Шантару, в силу возраста, ещё невдомёк, почему я его боюсь.
Родилась я почти семнадцать лет назад, тут же, в замке барона дэя Гролла Клобак. Когда дэя Линт Клобак понесла от барона первенца, она отказала ему в супружеском ложе, из страха за плод. Но дэй Гролл, как единовластный хозяин окрестных деревушек, двух озёр, реки и куска леса, в смирении плоти не преуспел. И через месяц после рождения первенца — Эгры Клобак, родилась я. Дочь личной белошвейки дэи Линт. Отец неизвестен. Какой-то наёмник, говорили, отводя глаза, подруги матери. Сама мать мне ничего не говорила. Она молча скончалась, когда мне исполнилось три года и я её совершенно не помню. Я осталась жить в замке, в чёрной половине, со слугами. Воспитывали меня те, кто в данный момент были свободны от дел. Или никто, когда заняты были все. А моё сходство с бароном объясняли кто чудом, мол, дар семейства Клобак при рождении первенца преобразил множество детей в чреве матери (нас, таких похожих, шесть штук одногодок в деревеньке бегало). Кто неисповедимыми планами Светлого. Самое главное было не попадаться на глаза жене барона, дэе Линт. По совести говоря, барон нас по-своему любил. Нет, он не носил нас на руках, как своего первенца, не задаривал игрушками. Но у нас всегда была одежда, не новая, но была, и мы всегда могли свободно поесть в замковой кухне. Не разносолы, но могли. А меня, как старшую из незаконнорожденных, и, к тому же, оставшуюся без матери, барон называл командиром бастард-взвода. Мы и были маленьким таким воинским подразделением диверсантов. Где пробежит кошка с привязанной к хвосту погремушкой, где ручка ворота на колодце окажется измазанной дёгтем, там точно за результатами эксперимента зорко следили шесть пар детских глазенок. Действо свершено, результат скрупулёзно изучен, минутное совещание и двенадцать босых пяток взвихряют пыль на улице по пути к следующей проказе.
Однажды из замка к нам, на берег реки, пришёл важный такой мальчик. Пухлый, холёный. Потребовал развлекать его. Попросил бы поиграть с ним, все бы и обошлось. Уже через несколько минут он, оскальзываясь на склоне берега, бежал домой, плача и отплёвывая полный рот одуванчиков. Судорожно шаря за шиворотом в поисках жабы, которая решила погреться под кафтанчиком. Сама решила, честно-честно. И залезла сама, неведомо как. Не иначе происки Тёмного. А лицо в коровьей лепёшке, так сам упал. Неужто дэй барон думает, что человек в своем уме, без принуждения, возьмёт в руку свежую, судя по цвету лица наследника, тёплую… Бррр. Хохотавший барон назначил наказание, месяц без сладкого, никаких конфет и леденцов. Глядя на округлившиеся глаза наследника, взвод сорванцов проникся серьёзностью наказания. Тихий вопрос самого младшего: «А что такое конфеты и леденцы?» сорвал весь воспитательный момент, спровоцировав новый взрыв хохота барона.
— И отмыть то, что натворили! — уже уходя, бросил он через плечо, утирая выступившие слезы.
Ну не поняли мы, что это про стирку заляпанного кафтана и рубашки. Дождались ухода барона, дружно вцепились в ябеду и рванули к речке, а где еще отмывать сотворённое? Еще через несколько минут чистый, но не до конца высохший, а вернее абсолютно мокрый законнорождённый, в полнейшей истерике, бежал в замок. Аккуратно, впрочем, оббегая коровьи лепёшки.
Под взглядом барона было неуютно. Очень неуютно и боязно. В этой части замка я не была. Слышала про парадный зал, но сама не была. Потолка даже не видно в темноте свода. Закопченные балки сходились в невидимой отсюда точке. Огромное колесо люстры на множество свечей висело на толстенной цепи, уходящей в темноту. Рассмотреть бы все подробно, друзьям бы все рассказать, они-то и в замке ни разу не были, а тут парадный зал…
— И что же с тобой делать? — заставил меня вздрогнуть голос барона, взирающего на меня из под бровей. — Тебе же шесть исполнилось? Ну? — я торопливо закивала. — Завтра едешь в столицу, учиться. Прилежно учиться. Ясно? Первая жалоба от учителей и все, будущего не будет. Поняла?
Будущего? Я удивленно смотрела на барона. О чем он? Какое разумение о будущем у соплюшек в шесть лет. Будущего. То что будет… потом будет… будущее.
Так же, удивленно и ничего не понимая, я оглядывалась через плечо на дядьку Сирта, управляющего замком, который привез меня в столицу. Дядька Сирт же мял шапку, промаргивался и смахивал что-то с лица, и все стоял, смотря вслед мне. Женщина в странном платье, с чудным именем — недэя Альвия, крепко держала меня за руку и вела в огромные, тяжелые двери громадного дома со странным названием: «Академия». К какому-то будущему.
Глава 3
Максим Медведев
Мы почти справились, горело уже два «Урала». Всё-таки мы неплохо подготовились. Дети гор и степей Тывы чувствовали себя здесь как дома. Но нас было слишком мало, и становилось все меньше и меньше. «А ведь никто не побежал» — подумалось мне. И подумалось с гордостью, хоть и отдавала та гордость горечью перегоревшей соляры. Замолчал пулемётный расчет с неугомонным Олча-оол во главе. Давно отстрелялась винтовка в руках вредного Багай-оол, я своими глазами видел, как за камнем с его позицией разорвалась граната. Метнувший её бандит лежал головой в ручье. Или, вернее, тем местом, где у него была голова. Багай-оол ночами «портил» патроны, подпиливая их вдоль, крест на крест. Плохиш имел за это самое большее количество суток ареста в личном деле, и то, что он должен был уволиться одновременно с друзьями, говорило лишь о количестве дней к отпуску за отличные показатели в стрельбе.