— Кто это все? Здесь есть я — главнокомандующий масштабной культурно-строительной операцией «Котлован», а по совместительству — прораб. А кто еще нужен?
— Оркестр. Тут концерт должен быть. Стадион и все прочее. Или я что-то перепутал?
— А это?! Филармония? — махнул рукой прораб. — Так это там, — и он указал в сторону котлована.
— Где там? — переспросила Дюймовочка.
— Там. Внизу. На дне. Только концерт уже, кажись, начался.
— Да ладно, — ответила Дюймовочка, направляясь к краю котлована, — ничего страшного, мы себе места найдем. Спасибо, — и с криком «Аллах акбар! Сига-а-ем!» спрыгнула в котлован.
Крысы без разговоров последовали за ней.
У Коварда от прыжка и падения захватило дух. Но это не был тот головокружительный и радостный полет, который он испытал, падая с края шахматной доски: полета вообще не было — это было невыносимое тошнотворное кружение в невероятной воздушной центрифуге, которое вызывало только одно ощущение — панику.
— Не-ет! — закричал Ковард.
— Не-ет! — закричал Злобный Я, и крысы, будто два разнополюсных магнита, притянулись друг к другу и слились воедино.
Глава 48
Пробуждение
Ковард проснулся внезапно от сильного толчка в плечо. Его сознание все еще падало в черную пропасть котлована, и оттого он не сразу понял, что загадочная реальность сна уже закончилась и началась другая, не менее загадочная реальность жизни с бесконечной чередой своих несуразных проблем.
— Гражданин! — услышал Ковард строгое обращение. — Вы меня слышите?
Ковард открыл глаза, но его взор не смог различить ничего, кроме густого белесого тумана. Повинуясь инстинктивному желанию обрести зрение, Ковард сел и протер глаза.
— Гражданин! — настойчиво обратился тот же голос.
Аркадию Францевичу понадобилось несколько секунд, чтобы различить фигуру человека в милицейской форме, стоящего вплотную к лавке, на которой он провел ночь.
Вид грозного стража порядка явно не соответствовал уставу. И хотя его рука была высоко поднята к козырьку сбитой на затылок милицейской фуражки, что говорило о том, что сон Коварда был потревожен не из праздного любопытства, а по долгу службы, но даже не совсем пришедшему в себя после внезапного пробуждения Коварду было понятно, что представитель власти не совсем трезв.
— Почему спим в неположенном месте? — милиционер сурово сдвинул брови. — А? Документики предъявляем!
Волна внутреннего возмущения захлестнула Коварда, но он, сдержав свой гнев, с достоинством поинтересовался:
— А ваши документики посмотреть можно?
Этот невинный вопрос явно озадачил представителя власти. Он опустил руку, и выражение его лица стало не строгим, а удивленным.
— Зачем? — совершенно искренне спросил он.
— Ну как? — все с тем же достоинством ответил Ковард. — Подтвердите ваше право на предъявление ко мне вышеизложенных претензий.
— Чего? — наморщил лоб милиционер. Он был не на шутку озадачен сложностью речевых оборотов правонарушителя.
— Право на предъявление ко мне претензий, — четко повторил Ковард.
— Ты что, слепой? Формы не видишь? — возмутился милиционер.
— Вижу. Форму вижу, а оснований для предъявления вам документов — нет.
Милиционер неожиданно широко улыбнулся и с любовью посмотрел на Коварда:
— Ну ты даешь! Адвокат, что ли?
— Нет, — ответил Ковард и не моргнув глазом соврал, — академик.
— Тю! — присвистнул милиционер. — Шутишь?
— Нет, — повел бровью Аркадий Францевич, — не шучу.
— Ну и ну, — милиционер покачал головой. — Надо же! Академик! О, времена! О, нравы! А почему спим на лавке? Странно как-то…
— Обстоятельства личного характера…
Взгляд Коварда стал тяжелым, и он, обреченно вздохнув, опустил голову.
— Ясно, — посочувствовал страж порядка и, усевшись рядом на лавку, по-дружески обнял Коварда за плечи: — Что? Все так плохо?
— Да. Хуже некуда.
— Баба, — догадался милиционер. — Эх! Вот же стервы! Все как одна стервы. Они и на свет-то появляются, чтобы нам, нормальным мужикам, жизнь портить. Сочувствую. Э-э! — милиционер вздохнул и махнул рукой. — У меня тоже, знаешь ли, баба не сахар. Вот я сегодня чуть выпил — дежурство было, ну, короче, пришлось, обстоятельства так сложились — так веришь, ноги домой не несут. Запилит. Хорошо, что у меня есть запасная берлога, можно спрятаться на время, так сказать, переждать грозу. А с другой стороны, вот так подумаешь о жизни: что есть она, жизнь-то? Тоска, брат, одна тоска…