– Ты все слышал. Она и не думала уходить, пока ты не появился.
Коул стиснул кулаки.
– Может, закроем тему? У тебя есть список того, что я могу тут починить?
– Что я слышу! Никак, до твоего двоюродного братца наконец дошло, что такой сукин сын, как ты, может распугать всех его уважаемых клиентов?
Коул не хотел ругаться с отцом при Эрин, но и теперь, когда она ушла, у Коула не было желания вступать с ним в перебранку. Коул, пропустив сказанное отцом мимо ушей, молча вышел из дома. Инструменты он привез с собой в машине, и по крайней мере крыльцо починить сможет. Машина Эрин по-прежнему стояла возле дома, и это было странно.
Она сидела на переднем сиденье, опустив голову на руки. Двигатель в машине работал. Меньше всего на свете Коулу сейчас хотелось вступать с ней в разговор, но пройти мимо и не выяснить, нуждается ли она в помощи, он не мог.
Коул постучал в окно.
Она испуганно вздрогнула, вскинула голову и опустила стекло.
– Ты в порядке? – спросил он, хотя и сам видел, что она далеко не в порядке. Эрин была бледна, и под глазами ее легли темные круги, которых он раньше не замечал.
– Я… У меня просто голова немного закружилась, но сейчас я в полном порядке, – сказала Эрин, смахнув дрожащей рукой упавшую на глаза прядь.
Коул наблюдал, как щеки ее покрыл лихорадочный румянец и в глазах появился панический страх. Он нахмурился.
– Я уже уезжаю, – сказала Эрин, но еще до того как она успела переключить передачу, Коул открыл дверь.
– Что ты делаешь? – воскликнула Эрин.
– Когда ты в последний раз ела?
Эрин отвела глаза.
– Попробую перефразировать вопрос. Ты завтракала сегодня утром?
Может, ей и не хотелось на него смотреть, но закрыть дверь машины она все равно не могла. Коул знал, что он сильнее и ей с ним не справиться ни физически, ни морально.
– Нет, – сказала она, сдавшись.
– Могу я спросить почему?
– Могу я спросить, какое тебе дело? – огрызнулась Эрин.
Коул не смог сдержать ухмылки. Эрин была крепким орешком.
– Я не позволю тебе вести машину в таком состоянии. Возвращайся в дом, и я приготовлю тебе что-нибудь поесть.
– Спасибо за заботу, но не стоит себя затруднять. У меня с собой батончик мюсли. – Эрин порылась в сумке и с победным видом достала искомый батончик. – Вот!
Коул кивнул:
– Хорошо. Почему ты не съела его перед тем, как поехать сюда?
– Я неважно себя чувствовала утром. Послушай, я опаздываю на работу. Мне правда надо ехать.
– Ты никуда не поедешь, пока не съешь свой батончик. Я должен знать, что ты не потеряешь сознание по дороге.
Эрин, закатив глаза, развернула обертку и демонстративно откусила немного мюсли. Он смотрел, как она жует, понимая, что доставляет ей дискомфорт, но не в силах ничего с собой поделать.
– Ты выглядишь усталой. Ты уверена, что высыпаешься?
Эрин подавилась и закашлялась.
– Это что, допрос с пристрастием? – спросила она, откашлявшись.
Коул и бровью не повел. Он видел, что с ней что-то не так, и это его беспокоило. На него не похоже? Верно. Зачем ему проблемы? Ответ однозначен: проблемы ему не нужны. Не хватало, чтобы еще одна женщина чувствовала себя брошенной по его милости, как это произошло с Викторией, женой Винсента Марони. Коул зябко поежился при мысли о Виктории, от которой не знал как отвязаться.
Не желая вспоминать ее, Коул сосредоточился на той женщине, что видел перед собой. Между тем Эрин доела батончик, после чего достала из сумки бутылку с водой и запила сухие мюсли.
– Ну вот, теперь я чувствую себя лучше, – объявила она.
Коул лучше себя не чувствовал, да и ей он не верил, но это ничего не меняло.
– Хорошо. Вести сможешь?
– Да, спасибо, – кивнув, сказала она и посмотрела ему в глаза с неожиданной пристальностью, словно пыталась разглядеть в нем нечто, скрытое от других.
Пусть пытается. Ничего ценного она все равно не обнаружит.
– Ладно. Пока. Береги себя, – сказал он и похлопал ладонью по крыше машины.
– И тебе того же. – Эрин не торопилась отъезжать. – Знаешь, Коул, не обращай внимания на отца. Он просто нервничает из-за руки.
– Нет. Просто он Джед. Каким был, таким остался. Он никогда не был обо мне высокого мнения и никогда не считал нужным скрывать свое ко мне отношение. – Коулу захотелось прикусить язык, но было поздно: он сказал то, что сказал. Ему совсем не хотелось вызывать у нее жалость.
Но в ее прищуренных глазах он увидел гнев, а не сочувствие.