– Минут…мх-х… пятнадцать? – на этом моменте Майоров задрал край моей футболки и припал губами к животу, поэтому прямо посередине фразы у меня выбило дыхание из груди, и единственный рабочий ноут едва не полетел на пол.
– Вас как-то плохо слышно. Неполадки со связью?
– Извините, – булькнула я, – меня собака укусила.
И тут же зарделась, скорее, от дебильности своей отмазы, чем от того непотребства, что происходило вне поля зрения вебкамеры. Да, собака эта была очень подлой и совести не имела совсем, потому что с остальных частей тела тут же переключилась на ноу-ноу зону, проклятый хвост.
– У вас там всё нормально? – хмурясь, поинтересовался препод, озадаченный тем фонтаном эмоций, которые, должно быть, сейчас выражало моё лицо. – С собакой?
Пальцы экзорциста пробежались от середины хвоста к его основанию, и это невинное движение отозвалось во мне шквальной волной дрожи по позвоночнику.
– С ней что-то не так… По-моему, она…
– По-моему, она охуела, – подсказал Бафомет.
– Щас сблюёт на ковёр, – оперативно нашлась я. – Мне нужно отойти… на секунду.
Замьютила микрофон, отключила видео, после чего повалила немедленно потерявшего берега Майорова на кровать, села сверху.
– Так, псина горбатая, кто-то обещал тихо сидеть. Чё ж ты не проотвечался за свои слова?
– Простите, одержимая, – он расплылся в широкой пьяной улыбке, продолжая докапываться до моего хвоста. – Но я должен изгнать из вас бесов прямо ща.
– Знаешь, что я сделаю? – прошипела, глядя ему прямо в его бессовестное лицо. – Я на тебя Гошану настучу, это, по-моему, единственное живое существо, которое тебя пугает.
– До того момента, как он к нам спустится, мы успеем перепихнуться, – невозмутимо промурлыкал экзорцист, не оставляя попыток меня добить своими ласками.
– Майоров, ну какой же ты мудак! – взвыла я, раздосадовано стукнув его кулаком в плечо.
– Но ведь я охуенный мудак?
Да… Да чтоб тебя! Чертила ебаная. Его руки скользнули под майку, и я задохнулась, наклоняясь вперёд. Это было моим стратегическим недочётом, потому что меня тут же обняли, прижали к себе и начали целовать. Как-то так получилось, что он очень быстро оказался сверху. Я нахожу это нечестным, как и ещё огромное множество вещей. И уже целую его шею, убираю упавшие на лицо волосы, а на задворках сознания всё бьется непрерывным мигающим потоком бесконечное почему-почему-почему. Почему каждый раз это происходит у нас так кринжово и бестолково, почему я не могу нормально даже просто существовать в этой реальности, рядом с ним, почему Майоров вдруг так смотрит, что тебе нечем от этого защититься.
– Мне снилось три апельсина сегодня, – дышат мне на ухо и тут же целуют куда-то рядом.
– Это ты к чему?
– Фрукты снятся к грехопадению, – сдержанно подсказывает герцог.
Реальность расслаивается на нас и мир за пределами этой комнаты. Наша – плавится под пальцами, разливается истомой по телу, полнится сбитым дыханием. А экзорцисты верят в сны.
Из динамиков ноутбука продолжало доноситься что-то про допустимые дозы облучения, глубинные диафрагмы. Мы целовались, как проклятые. Воздух как будто закручивался вихрями, делая из нас пьяненьких наркоманов.
Майоров просто целует меня в ключицу, и в мыслях тут же вспышкой, как я по ночам сижу у его кровати, смотрю, как он спит, и не знаю, что делать с этим чувством, растущим в моей груди.
Мы стягиваем друг с друга одежду рывками, тут же припадая к обнажённой коже. Мы бешеные, конченые, нас нельзя выпускать к людям. Меня переворачивают на живот, влажные поцелуи опускаются на лопатки, тёплые прикосновения – вниз, вдоль линии позвоночника. Это даже не смешно. Я дышу, прикусывая подушку.
Смотрю на него за обедом краем глаза, улавливая движения. Пакетик чая с ягодами, персиковый йогурт. Как страшная и большая истина, до меня доходит медленно и не сразу. Я люблю его, люблю. И даже не думала, что попаду в этот пиздец так прочно и безнадёжно, когда всё это только начиналось.
Медленно выдыхаю, чувствуя внутри его пальцы. Усмехаюсь мыслям о том, что сердце походу сейчас не выдержит. Но страсть к саморазрушению сильнее всяких других страстей, и я чуть приподнимаю бёдра, чтобы экзорцисту было удобнее. Чувствую, как пальцы сменяются на член и сдавленно охаю, уткнувшись лицом в подушку. Всё-таки просто заткнуться и молча выдержать эту пытку у меня не получается. Но микрофон выключен, а остальные уже привыкли. Майоров сжимает пальцами мои бёдра, и я прогибаюсь в пояснице, комкая простыню. Вспышки всё продолжают мучать, хотя я вообще уже почти ничего не соображаю.
Полтретьего ночи. Он стоит на балконе, смотрит на спящий город, ворчит о том, как чертовски хочет курить. Трогательно реагирует на бодания и обнимашки, и ты постепенно учишь, чем его можно купить, дурацкого.
Кто бы мог подумать, что он так божественно трахается.
Когда всё кончается – мы дышим, шумно и очень беспорядочно. Потом дыхание медленно успокаивается. Я перебираю пальцами его волосы и думаю про то, что, валяясь на кровати в объятиях друг друга, мы становятся частью света, густого сверкающего янтаря, заполняющего комнату. Марина нас убьёт, потому что мы опять трахнулись на её кровати. И от этой мысли почему-то становится смешно.
– Алёна? Алёна, Вы с нами вообще? – препод, ближе к концу пары вспомнивший о моём существовании, всё мужественно пытается добиться ответа на свой вопрос.
– Она там чем-то важным занята походу, – хрюкает кто-то из однокурсников.
– Да, друг, ты чертовски прав, – мне приходится, старчески охая, полу-сползти на пол, чтоб захлопнуть ноутбук.
Последнюю на сегодня пару мы безвозвратно проебали.
В буквальном смысле.