Выбрать главу

Все было сделано чисто. Торфяники-болельщики громко прокричали: «Гип-гип-ура!» Они махали руками и шапочками, они плясали и пели какие-то победные гимны.

Вскоре прозвучал свисток, и команды ушли на перерыв. Впрочем, это только так принято говорить: ушли на перерыв. Раздевалки на лагерном стадионе не было, и футболисты «Севкабеля» просто уселись тут же, на скамью, возле Андрея Григорьевича.

На другом конце поля, окруженные восторженными болельщиками, расположились на отдых игроки «Торфяника».

— Ничего, ребята, ничего, — успокаивал своих мальчишек Андрей Григорьевич. — Один мяч не решает. Все еще впереди.

Боря Ганелян кончил пить воду, вытер губы тыльной стороной ладони. Лицо у Бори было хмурое и злое.

— Не в голе дело. А обидно, — сказал он. — Мы атаковали, и вот здрасте! — нам же штуку вкатили!.

— Ну, что ж! Бывает, — спокойно заметил Витя.

— Бывает! — передразнил Боря. — Ишь философ! Ты бы вот, господин философ, пасовал точнее, это да.

Другие игроки молчали. А что говорить-то?! И так все ясно.

Второй тайм начался бурными атаками «Севкабеля». Атаки были стремительные, но слишком суматошные, что ли? Им не хватало точности. И ответный гол никак не получался.

Андрей Григорьевич теперь был судьей. Легко перемещался он по полю. Двигался, казалось, неторопливо, но всегда оказывался в нужном месте и все замечал. Любое, даже самое мелкое нарушение правил. И тотчас звучал его карающий свисток.

Боря Ганелян по-прежнему был лидером всех атак. Казалось, он нисколько не устал. Легкий, сухощавый, все так же неутомимо носился он по полю.

«Повторяется первый тайм», — подумал Андрей Григорьевич.

Севкабелевцы атаковали, игра почти все время велась на половине торфяников, однако результата не было.

«Обидно нашим мальчикам», — покачал головой Андрей Григорьевич.

И тотчас вспомнилось лицо Бори Ганеляна, когда он пил воду. Злое, напряженное. Такое хмурое — кажется, вот-вот Боря заплачет.

Андрей Григорьевич постарался прогнать эти мысли. Судья должен быть объективен. Да, объективен и строг. И сердце его не должно сочувствовать ни одной из команд.

Да, все верно… И опять он пересекал поле. Из конца в конец. И обратно. И опять звучал его недремлющий свисток.

Несколько раз мимо него пробегал Ганелян. Потный, с грязными подтеками на лбу и щеках. Он сражался неистово. Во что бы то ни стало старался забить гол. Но, не получалось.

«Обидно», — опять мелькнуло у Андрея Григорьевича.

И главное — секундомер. Он сейчас как-то особенно торопливо отсчитывал секунды. Словно спеша нанизать их на бечевку, которая вот-вот оборвется.

До конца матча оставалось всего четыре минуты.

«Да, паршиво, — подумал Андрей Григорьевич. — Неужели проигрыш?»

И вдобавок торфяники овладели мячом. И энергично насели на ворота «Севкабеля». Казалось, сейчас они забьют второй гол.

Однако этого не случилось. И даже наоборот. Витя Мальков вдруг перехватил мяч и быстро передал его полузащитнику. Тот продвинулся к центру поля и тотчас длинным пасом переправил мяч Боре Ганеляну. Все произошло так быстро…

На миг Андрею Григорьевичу показалось, что Боря — «вне игры».

Да, точно!..

Андрей Григорьевич поднес уже свисток к губам… Но в этот миг Боря хлестко ударил — и мяч, словно пушечное ядро, с силой врезался в сетку ворот.

Андрей Григорьевич так и застыл со свистком во рту.

Обрывки мыслей мельтешили стремительно, суматошно.

«Офсайт? Да, вроде бы… Значит? Не считать? Но… Как хорошо бы — гол! Отквитать… И ничья…»

Он и сам уже теперь точно не знал: был офсайт? Или нет? Ему так хотелось, чтобы не было… Он уже начинал верить: да, все произошло правильно. И гол забит чисто.

— Офсайт! — чуть не плача, закричал вратарь. — Он бил из офсайта!

К Андрею Григорьевичу через все поле бежал капитан торфяников.

— Не считается! — на бегу яростно кричал он. — Не считать!

Но Андрей Григорьевич строго сказал:

— Прекратить споры!

И показал на центр поля. Гол!

Болельщики — большинство из них было из лагеря торфяников — кричали, свистели, махали руками.

— Долой!

— Офсайт!

— На пенсию!

— Судью на пенсию!

А один из мальчишек, сидя на дереве, трубил в горн. Трубил так резко и оглушительно, так свирепо — казалось, щеки его и шея сейчас лопнут от напряжения.