– Да какой грабитель в ваши трущобы полезет?
Этот довод почему-то показался убедительным. Дверь открыла полная женщина лет сорока на вид, в синем спортивном костюме. Она пропустила нас в тесную комнату, предложила чай, от которого мы отказались,
– Вы соседа из четырнадцатой квартиры знаете?
– Карнаухова?
– Да. Владимира Шамилевича.
– Конечно, знала.
– А где он? Почему дверь опечатана?
– Так он же умер на днях.
– А кто в его квартире живет?
– Никого. У него ни родственников, ни постоянной женщины не было. Его позавчера кремировали.
– Вы не замечали, никто не пытался вскрыть его квартиру? Никакие странные люди здесь не появлялись?
– Нет. Никого не видела.
– Подумайте получше. – Я описал парочку, которая вчера была в квартире.
– Нет, таких не видела…
Аля появилась в моей квартире без пятнадцати одиннадцать.
– Больше слежки за собой не замечала? – спросил я у нее.
– Нет. Я бы почувствовала.
– Вам, колдунам, легче… Ты не знаешь такого Владимира Шамилевича Карнаухова?
– Не знаю… Хотя фамилия кажется мне знакомой… Хоть убей, не вспомню, где я ее слышала.
Мне следовало бы заняться им вплотную, этим «фениксом, возрождающимся из пепла»… Эх, если бы знать, где поскользнешься…
Аля уже давно спала, а я даже глаз не сомкнул. Тревога охватила меня. Надо было вспомнить что-то очень важное. Но что? Машинально я взял папку с рукописью и только начал читать продолжение, как забыл обо всем…
"Я в растерянности отступил, понимая, что происходит нечто ужасное. Мысли мои заметались. Совершенно не к месту пришло в голову, что для зачуханного, нерадивого солдата, которым себя изображал Прянишников, у него слишком правильный, прямо дворянский выговор, что он сжат, как пружина, и кажется сейчас сильным и опасным врагом. И что положение мое аховое.
Опомнившись, я потянулся к пистолету, с которым обычно не расставался. Я был довольно подвижен, ловок, страх придал мне резвости, но все равно я не успел. Мне противостоял слишком опытный противник, движения которого были молниеносны и смертельны, как выпад азиатской кобры. Миг – ив его руках мелькнул кинжал, еще миг – и острие с силой вонзилось мне в грудь.
Взмахнув руками, я повалился на землю и покатился с холма прямо в застоявшуюся воду пруда. Всплеск, ожог холодной воды.
Когда я падал, то был уверен, что душа моя сейчас навсегда расстанется с телом. Однако уже через секунду понял, что везение не оставило меня, и если суждено мне умереть сегодня вечером, то не от этого удара. Дело в том, что я всегда носил с собой в специальном кармашке на груди небольшую металлическую коробочку с нехитрым набором инструментов, необходимых в инженерном ремесле. Лезвие кинжала наткнулось на нее, скользнуло вдоль и лишь слегка рассекло кожу.
Понимая, что теперь моя жизнь зависит от сообразительности и ловкости, я постарался сбросить с себя верхнее платье и бесшумно проплыл под водой до большого камня у самого основания холма, с которого я скатился в пруд. Тут я высунулся из воды и позволил себе немного отдышаться. Потянулись тягучие минуты, я здорово промерз, но боялся не только покинуть пруд, но даже громко дышать. Никто не дал бы мне гарантии, что убийца ушел, а не сторожит меня где-то рядом. Я уже собирался выбраться на берег, но тут чьи-то голоса заставили меня вновь окунуться в затхлую жижу. На берегу замаячили три фигуры.
– Все в порядке, – послышался голос Прянишникова. – Я убил его наповал.
– Молодец, Пангос. Твой знаменитый удар знают во многих городах и странах. Во всяком случае графу Эстербели и маркизу Кондаку они помниться будут долго… На том свете.
– Мой кинжал служил и служит нашему черному делу.
– Но каков подлец, а? Мы все думали, кто же навел на нас этого Терехина, а это оказывается молокосос-инженеришка. От этакого червяка могло быть столько неприятностей! Мы еще легко отделались.
– Зато ему отделаться легко не удалось, – послышался голос третьего.
Я сперва не признал этот голос, хоть он и показался мне знакомым. Но тут меня как обухом по голове ударили – да это же казачий офицер Перебийнос! Еще совсем недавно я восхищался казаками, воздавал им хвалу в мыслях своих, наивно и безоговорочно. Теперь же я понял, что и среди них тоже встречаются разные люди. Хотя наверняка Перебийнос такой же казак, как Прянишников – егерь. Я запутался в этих тайных делах. Поди разберись тут – кто есть кто.
– Пангос, возвращайся в лагерь. Ты знаешь, что тебе делать, – послышался голос второго – это был барон-драгун. – А нам пора.
Прянишников ушел, а двое моих врагов приблизились к большому валуну у кромки берега, повозились около него, а потом, будто по мановению волшебной палочки, исчезли. Я не мог поверить своим глазам.
Подождав еще немного и не заметив никакой опасности, я выбрался на берег и подошел к камню. Осмотрев его, я додумался до того, что надавил на камень с одной стороны, потом – с другой, и неожиданно для меня огромный валун легко поддался. Я не ошибся!
Под камнем виднелся узкий проход. Разбитые каменные ступеньки круто уходили вниз.
Кем, когда, зачем был построен этот подземный ход? Да кто его знает! Однако удивляться тут особенно нечему. Подземные ходы – неизменный придаток крепостей и замков. Интересно, куда он ведет? Уж не в Измаил ли?
Если бы доводы разума, которые еще недавно имели для меня большое значение, оказывали на меня хоть какое-нибудь влияние и теперь, то я возвратился бы в лагерь, прямо и откровенно доложил бы обо всем начальству, это мне надлежало сделать уже давно. Поступи я так два дня назад, то не только сам уберегся бы от многих неприятностей, но и, возможно, Терехин остался бы жив. Но какой-то бес любопытства и неуемного честолюбия продолжал гнать меня вперед. Хотя нет, скорее, сама судьба толкала меня в нужном направлении. Как бы то ни было, я, мокрый, дрожащий от холода и нервного потрясения, всего лишь несколько минут назад едва не пропоротый кинжалом, решился на безумный поступок. Набрал побольше воздуху, задержал дыхание, будто перед прыжком в воду, и юркнул в подземелье, прошептав при этом себе под нос:
– Ну и дурак…
Забыв о холоде, где ползком, а где и в полный рост, продвигался я следом за двумя огоньками факелов, маячавших впереди. То, что ход ведет прямо в Измаил, догадаться не составляло труда.
Тем временем враги мои остановились около одного из тоннелей, уволивших куда-то в сторону от основного направления. Я тоже встал как вкопанный, стараясь вжаться в стену. Интересно, что они собирались делать дальше?
Повозившись у стены, драгунский офицер нажал на какой-то выступ, после чего со скрежетом открылась ниша. Барон вытащил из нее какие-то тряпки. Это были части восточного костюма, очевидно, некогда принадлежавшие османскому воину. Только теперь я начал понимать что-то в происходящем. Однако додумать свои мысли, оформить их в какое-то конкретное мнение помешал разговор, который, не таясь, вели между собой мои противники. За разговором барон стягивал с себя форменную драгунскую амуницию и облачался в цветастые одежды янычара. Казак помогал ему поскорее справиться с переодеванием.
– Настало время объяснить тебе все, слуга Великого. Магистр – глупец, Он считает, что лишь ему и Мудрым дано владеть тайнами движения светил и угадывать последствия незначительных событий, несерьезных причин серьезных последствий. Мудрые просчитались. Они не поняли главного – в этом месте, в Измаиле, решается все! Наступает высшая точка большой петли Асмодея, и именно здесь сейчас находится область высочайшего конфликта и напряжения. Ты, низкий слуга великого хозяина жизни и смерти, ты, букашка перед лицом Его, понимаешь это?
– Понимаю, брат мой.
– Лжешь, ты понимаешь весьма мало. Для того чтобы понять это, нужно обладать мудростью веков. Точка петли и мы на Острие Иглы – такое случается лишь с избранными. А глупец Магистр, уверенный в своей непогрешимости, способен в невежестве своем все испортить. Но он ошибается. Оружие Трижды Проклятого и Трижды Вознесенного – сейчас я, а не они, не все эти Мудрые и Магистры! – с торжеством в голосе произнес барон. – Понимаешь ты это?