Из пакета, стоящего на полу, вылилось молоко. Белый ручеек встретил преграду на своем пути - сапог девушки, но с легкостью преодолел ее и побежал дальше.
Женщина в туалете молчала.
В голове, легкой и свободной, загудели волынки, застучали барабаны, забренчала арфа. Бродячие ваганты звали с собой в дорогу.
Аида положила в сумочку пистолет, поднялась с пуфа, подошла к двери и бросила на прощание:
- Живи, не кашляй!..
Анатолий Ковалев заканчивает последнюю книгу трилогии, две первые части которой - "Визит шаровой молнии" и "Удар шаровой молнии" - выйдут в свет в "ОЛМА-ПРЕСС" до конца 2000 года.
Публикуем главу из новой книги "Исход шаровой молнии".
Я читаю в ваших глазах: "Ну-ну, давай ври дальше! Мы еще и не такое слыхивали! Ваш брат-журналист горазд на небылицы!" Я не стану биться головой об стену, доказывая собственную правоту. Как раз доказательств (улик, если хотите) мне и не хватает. За ними, за доказательствами, я еду в Москву. Все дороги ведут в столицу. А главное, она сейчас там. Я это точно знаю. Во всяком случае, месяц назад была еще там. Конечно, за месяц многое могло измениться, учитывая ее бурную деятельность. Но теперь та, которую прозвали "шаровой молнией", связана по рукам и ногам. На попечении у нее маленькая девочка, сводная сестричка. Да еще мачеха. Так что особо не развернешься. Хотя в отношении шаровой молнии ничего нельзя утверждать наверняка. Тут, знаете ли, обычные схемы не подходят и логические рассуждения никуда не годятся. Ну, вот вы опять скуксились!
Хорошо, закроем тему. На самом деле, сколько можно говорить об этой девице? Едем третьи сутки - и будто нет других тем! А я, между прочим, уже почти месяц в дороге. И еще неизвестно, когда вернусь в Санкт-Петербург, на свой любимый Крестовский остров. Да-да, это там, где застрелился Свидригайлов. Нет, у меня никогда не возникали подобные мысли. Я - пессимист, а стреляются чаще оптимисты. У них больше разочарований в жизни. К тому же я - скептик, и вонючая старушенция Смерть меня не прельщает ни с какой стороны. А пока жизнь во мне еще теплится, надо повидать мир. Правда, путешествовать приходится все больше по делам. И поверьте, мой деловой маршрут никогда не пролегает через Венецию или Париж. На этот раз меня занесло в захолустный казахстанский городишко. И на том спасибо! Ахда, еще был Екатеринбург! Но это уже ирония судьбы. Ведь я родом оттуда! Впрочем, путешествие в прошлое бывает порою увлекательней и непроходимей самых экзотических джунглей...
Да, фатерлянд сильно изменился. Я говорю немного с грустью, потому что скептик, но в душе радуюсь. У города есть свое лицо и какой-то особый дух, отличный от обеих столиц. Каждый раз он меня чем-то поражает. В этом июне невыносимым зноем и обилием красивых, улыбающихся физиономий. Никогда в жизни не видел столько привлекательных девиц, собранных в одном месте! Впрочем, я занимался поиском одной-единственной девицы, и общаться мне пришлось с менее приятными физиономиями (если это слово вообще здесь уместно!) Хотя подождите! Была весьма-весьма интересная встреча с девицей, отсидевшей два года за убийство и выпущенной на свободу по амнистии. Вряд ли эта красотка являлась участницей Великой Отечественной войны или имела правительственные награды. Скорее всего она имела влиятельного, богатого родственника. Так вот наша беседа с ней зашла слишком далеко, и она, то ли истосковавшись по мужикам, то ли под влиянием екатеринбургского зноя, набросилась на меня, как фурия. Что называется, скрутила в бараний рог. Я особенно не сопротивлялся. Издержки профессии. Нам, журналистам всякое приходится терпеть ради добычи материала. Так вот, меня поразила одна деталь. На левой груди у нее было вытравлено слово "омут". Романтично, да? Только груди (между нами) довольно жиденькие... Я вас не шокирую?
Девицу зовут Татьяной, и у нее свои счеты с Шаровой молнией. Живет одна-одинешенька в огромном пустом доме, доставшемся в наследство от родителя. Под вечер сильно напилась и снова воспользовалась моими услугами. Она бы и сама занялась поиском (средств и времени для этого предостаточно), но где ей взять трезвые мозги? Тяга к алкоголю переборола чувство мести и в скором времени переборет остальные чувства. Шаровой молнии опять повезло. Ей вообще необычайно везет. До сих пор ни в Екатеринбурге, ни в Питере не ведется официального расследования ни по одному из ее многочисленных преступлений. Вернее, расследования ведутся, но Шаровая молния еще нигде пока не всплыла. Я постараюсь сделать так, чтобы справедливость в конце концов восторжествовала!..
У него были приятные манеры, смеющиеся глаза, тонкие, аристократичные руки и красивый тембр голоса. Последняя фраза о справедливости, произнесенная этим голосом с добавлением пафоса, зависла в воздухе. В раскаленном воздухе купе спального вагона. Наступило тягостное молчание, и журналист впервые за время поездки почувствовал себя неуютно. Его попутчик, сутулый, угловатый гражданин в пижаме, домашних тапочках и в очках с толстыми линзами, большей частью молчал и глубоко задумывался. Иногда вставлял какую-нибудь незначительную фразу или задавал вопрос, не требующий немедленного и однозначного ответа. Журналиста это нисколько не смущало. Его монолог мог длиться часами, пока поезд летел через Казахстан, Урал и Поволжье. Временами он переходил в диалог. Диалог с самим собой. Но вот, не доезжая нескольких часов до Москвы, он взял фальшивую ноту и, смутившись, не допел арию до конца. Попутчик глядел в черное окно, в котором отражалось их купе в тусклом свете софитов. Зеркала размножили их отекшие лица, измученные дорогой и жарой.
- Вам, наверно, неплохо платят, - подвел черту под излияниями журналиста человек в пижаме.
- Не жалуюсь, - пожал плечами тот.
- Ведь такое путешествие влетит в копеечку. А ведь это целое расследование. Частное расследование, доложу я вам. И если все это правда, то девице светит пожизненное заключение. Столько убийств, не приведи Господь! Нагнали вы на меня страху! Третью ночь не могу уснуть! Вообще, доложу я вам, мне такие вещи вредят. Я и телевизор не смотрю и газет не читаю. Живу в скорлупе, никого не обижаю. А тут вы со своей ужасной девицей. Гм-м... Действительно, шаровая молния...
- Извините, - еще больше смутился журналист. - Сказали бы раньше, я бы и заткнулся.
- Не приучен перебивать. Не так воспитали. - Огромные водянистые глаза за толстыми линзами смотрели с укором. - Да, и любопытно, доложу я вам. Весьма и весьма любопытно! Одного не пойму, откуда у вас ее московский адрес, коли она такая неуловимая?
- А зачем, по-вашему, меня занесло в казахстанскую глушь? - Тонкие, аристократические руки жестикулировали с новой страстью. - Еще в Питере мне удалось раздобыть адрес ее отца. К нему-то я и поехал в гости. Он оказался моим коллегой, редактором местной русскоязычной газетенки, переживающей не лучшие времена. Про ее делишки он ни черта не знает. Я представился другом Шаровой молнии. Наврал, что готовлю материал о русских в бывших республиках Советского Союза. Как живется им в условиях национального гнета. Этого оказалось достаточно, чтобы взять папашу с потрохами. Вечером за рюмкой водки он выложил все, что знал о своей дочери. Надо сказать, что знал он совсем немного, и я уже было пожалел, что проделал такой длинный путь ради пустого трепа, как вдруг он вспомнил, что месяц назад получил от дочери письмо, в котором она умоляла его приехать в Подмосковье и забрать Дуняшу (это его младшая дочь от последнего, распавшегося брака). Я попросил показать письмо. Так я узнал нынешний адрес Шаровой молнии. И я буду не я, если сегодня же не встречусь с ней с глазу на глаз.
- А не боитесь?
- И не в таких переделках бывал. И потом...
- ... справедливость должна восторжествовать? - без тени улыбки на лице договорил за него гражданин в домашних тапочках. - Только что вы намерены делать дальше со своей справедливостью?
- Почему с моей? - возмутился журналист.
- Слово-то уж больно скользкое, молодой человек. - Гражданин в пижаме был старше своего собеседника лет на десять и впервые употребил молодого человека, как показалось журналисту, в несколько презрительном тоне. Впрочем, сорокалетний журналист выглядел еще довольно молодым человеком. - До того скользкое, что всякий манипулирует им по своему разумению.
- Ну, вы даете! По вашему, если убийца понесет наказание за свое преступление...
Человек в толстых очках не дал ему договорить. Он воздел палец к небу и произнес следующее:
- Никому не дано право судить, справедлив этот поступок или нет, ибо человек соткан из противоречий. Сегодня он совершает добро, а завтра делает зло. И кто может все это измерить? Кто может зачесть ему одно и другое? Уж не вы ли, согрешивший с блудницей, добывший путем обмана необходимый вам материал? А кто будет судить вас, милейший? Ведь кто-нибудь когда-нибудь обязательно захочет, чтобы справедливость восторжествовала и в отношении вас!