А на третий день облетов, уже к вечеру, в лаборатории раздался звонок из Егоровска, — голос Овсенцева-Интеграла: «Сергей Александрович, третий день облетов — третий прокол. На автономных «сигма» еще держала, теперь — затухания...»
Этого еще не хватало! Голос Интеграла мрачно-загробный. «Вы сами обнаружили, Марат Вениаминович?» — «Нет, военные. Инженер Коротин и техник Гладышев». — «Причины?» — «Те же». — «Точнее... Что вы считаете?» — «Считаю?.. В Кара-Суе «сигму» лизали-перелизали, доводили и дотягивали на месте, перед стрельбой по «илу» лампы отбирали — лучшие по параметрам, тут же блоки пошли с конвейера, — разница!» — «Ну и что?» — «Сказал шефу о новой «сигме». — «Ну и... он?» — «Предложил уехать в Москву... Выезжаю!»
Этот Интеграл второй раз загоняет меня в угол: тогда — в сентябре прошлого года, когда бухнул шефу про новую «сигму». И вот опять... Тогда, Умнов, ты легко отделался: Интегралу шеф две путевки в Ялту выложил... А тебе что теперь?
Только когда Овсенцев вернулся в Москву, стало ясно, как все было. На заседании рабочей комиссии он сказал: «Затухания — следствие самой конструкции, несовершенного технического решения старых блоков «сигмы». Нужно принципиально новое решение...»
Что ж, понятно, почему шеф предложил ему уехать с головного объекта в Москву. Но ведь Интеграл высказал и твои слова и твое убеждение, Сергей Умнов! Как говорится, ты загнал джина в бутылку, а выходит он из бутылки сам...
Как бы то ни было, а финишная прямая дала первый зигзаг.
3
Когда на заседании рабочей комиссии генерал Сергеев высказал мнение — поставить на голосование предложение военной стороны, отложить на время испытания, разобраться с явлениями затухания в блоке «сигма» и инженер-полковник Задорогин с председательского места хрипловато сказал: «Ставлю на голосование», в дымном, прокуренном помещении поднялись руки. Фурашов отметил: только военные подняли, штатские члены комиссии косились на Главного конструктора.
Тот сидел с рассеянной улыбкой на узком лице, которое подступающая старость не только не портила, а даже, напротив, красила, делала благороднее: седеющие брови, виски, прямой крупный нос... Белая сорочка под темным костюмом, галстук с аккуратным небольшим узлом — все было строгим, внушительным. Он не поднял руки. Не подняли рук и другие штатские.
— Большинство, — сняв очки, проговорил спокойно генерал Сергеев и поглядел прямо вдоль длинного стола, за которым сидели вперемежку штатские и военные, потом на председателя. — Можно, Юрий Павлович? — И повернулся к Бутакову. — План, Борис Силыч, мы подработаем. Думаю, дней за десять провернем...
— Это бесподобно! Останавливать испытание, срывать правительственные сроки! — Бутаков резко встал.
— Но, дорогой Борис Силыч, — сказал Сергеев и привычно вытер губы левой рукой, — в постановлении записано и другое: система «Катунь» должна отвечать высоким тактико-техническим требованиям. Это вы знаете?
Последние слова генерала прозвучали уже тогда, когда Главный открывал дверь; сизый дым, качнувшись, устремился за ним наружу.
Старому «дипломату» профессору Бутакову первый раз, пожалуй, изменила выдержка. И Фурашов, сидевший наискосок, в ту минуту испытал внезапную жалость к нему и вовсе не из-за слов, а из-за того, что вдруг открылось. Секундное раздражение преобразило лицо Бутакова, и то, что пряталось — горькие скобочки морщин у рта, болезненная синь под умными глазами, дряблость тонкой, просвечивающей кожи, — вдруг проступило, стало явственным. Показалось и другое: вся эта «штатская» элегантность профессора, инженер-полковника, некогда грозы и одновременно предмета обожания слушателей академии, просто нарочитая, искусственная.
Черный лаковый ЗИМ газанул, набирая по гладкой бетонке скорость с места, шурша шинами, понесся прямо к зеленым железным воротам объекта: Бутаков уехал, ни с кем не простившись.
После отъезда Бутакова толпа военных членов комиссии хлынула из дыма и мрака наружу, на теплый, прогретый солнцем воздух.
Фурашов тоже вышел на бетонную площадку. Кавалькада машин, выстроившихся позади кирпичного здания, быстро редела. Вслед за Главным уезжали представители министерства, конструкторского бюро: ЗИМы, «Победы» с визгом сворачивали на бетонку. Было как-то неспокойно на душе, грустно глядеть на торопливо отъезжавшие одна за другой машины.