И тут галера задрожала от тяжелого удара в бок, качнулась, и послышался такой невообразимый грохот, словно наступил конец света. Ослепительная завеса пламени взметнулась перед моими глазами от шкафута до фордека, и воздух наполнился удушающим запахом сернистых газов. Меня швырнуло куда-то в пространство, и я полетел, кувыркаясь, пытаясь найти в пустоте точку опоры, стремительно падая сначала вниз головой, затем вперед ногами, пока с шумом и плеском не рухнул в воду, после чего камнем пошел ко дну. Однако инстинкт и привычка к водной среде помогли мне правильно сориентироваться, и я, отчаянно заработав руками и ногами, снова выплыл на поверхность. Задыхаясь, отфыркиваясь и жадно хватая ртом воздух, я высунул голову над водой и неожиданно получил сильный удар по затылку. Я взмахнул руками и схватился за солидный обломок доски, которой и был обязан предательской затрещиной; но тут огоньки заплясали у меня перед глазами, вода запела в ушах, и все погрузилось во мрак.
12. О «Золотом драконе» и о смертном приговоре
Когда глаза мои снова увидели свет и сознание вернулось ко мне, я почувствовал, что лежу на спине, а вокруг звучат многочисленные незнакомые голоса. Тем не менее прошло, как мне показалось, немало времени, прежде чем я сумел повернуться, чтобы осмотреться и понять, где я нахожусь; но стоило мне пошевелиться, как возле меня раздался голос:
— Глядите-ка, пес наконец-то приходит в себя! Слава Богу, хоть одного удастся повесить!
Все еще не совсем очнувшись, я удивился столь странному благочестивому выражению радости и сквозь кровавый туман разглядел стоявшую вокруг меня группу людей; сам же я лежал на палубе и чувствовал себя так, словно голова моя распухла и кожа на затылке стала слишком тесной. Затем на лицо и шею мне плеснули забортной водой из ведра, причем подобную процедуру повторили трижды, прежде чем туман перед моими глазами рассеялся и я приобрел способность более ясно различать окружающие меня предметы. Я понял, что нахожусь на палубе судна, и, поскольку память постепенно начала возвращаться ко мне, пришел к выводу, что это, должно быть, королевский военный корабль, а обступившие меня люди — его команда; неясно было только, какая участь постигла «Блуждающий огонек». Меня этот вопрос настолько интересовал, что я наконец задал его, и в качестве неполного ответа получил пинок под ребра; чей-то голос рядом злорадно проговорил:
— Проклятое осиное гнездо взлетело на воздух вместе со своей командой!
— Мне тоже припоминается, — с трудом шевеля непослушными губами и языком, сказал я, — будто я взлетел прямо в небеса.
— Верно, — ответил мне тот же голос, — и скоро взлетишь снова, но на сей раз там и останешься, хоть в небеса так и не попадешь, можешь не надеяться!
В ответ послышались громкий хохот и вновь приглушенный говор голосов. Наконец, почувствовав себя лучше, я сел на мокрых досках палубы и обнаружил, что причиной натянутой кожи у меня на затылке является огромная болезненная шишка величиной с индюшачье яйцо. Тут я припомнил все, вплоть до удара по голове, и понял, что хитрость Саймона Гризейла удалась, немного, правда, выйдя за ожидаемые пределы.
— Вставай, ты, обезьяна! — послышался знакомый голос, и чей-то сапог опять толкнул меня под ребра. Но на сей раз я поймал ногу обидчика и, быстро поднявшись, резко дернул на себя. Молодой человек в дорогой и модной одежде, изрядно, правда, замаранной пороховой гарью и копотью, растерянно взмахнул руками и грохнулся навзничь, ударившись головой о палубу. В следующее мгновение он снова вскочил на ноги и пронзил бы меня насквозь, бросившись на меня с обнаженной шпагой, если бы пожилой мужчина с волевым лицом и остроконечной бородкой клинышком не оттолкнул его в сторону.
— Оставь свои глупости, Эдвард, — строго сказал он. — Ты получил по заслугам, позволив себе ударить — я бы даже сказал, пнуть ногой! — лежачего, будь он хоть трижды пират!
Поняв наконец, что эти достойные люди готовы впасть в прискорбную ошибку, я счел уместным их поправить.