Вскоре я, к своему великому облегчению и радости, обнаружил, что дураки не взяли с собой мушкетов; двое сидели на веслах, один на руле, а четвертый, чернобородый коренастый тип с пикой в руке, стоял на носу, громким голосом подавая команды гребцам.
Тот, кто сидел на корме, перегнулся через борт, чтобы не потерять меня из виду. Я был готов к встрече с ними, хоть и не чувствовал особой разницы между этими бандитами и акулами; во всяком случае и те и другие были предпочтительнее кошмарных объятий Железной Девы, и я уже в который раз поздравил себя с тем, что с детства привык к морской воде как к родной стихии, благодаря чему у меня был хоть и незначительный, но все-таки шанс попытаться одурачить как хищных рыб, так и не менее хищных клевретов Святой Инквизиции. Я лежал на спине неподвижно до тех пор, пока они не приблизились ко мне вплотную, после чего медленно перевернулся и неуклюже взмахнул руками, притворяясь тяжелораненым. Чернобородый мужчина наклонился, намереваясь схватить меня за ворот, но я сделал вид, будто выбился из сил, и ушел под воду. Чернобородый закричал, перегнулся через борт плоскодонки, и, хоть мне не видно было остальных, я знал, что те поступили точно так же. В одно мгновение я собрался, сильно оттолкнулся ногами и всплыл на поверхность, ухватившись за планшир лодки и повиснув на ней всей своей тяжестью. Ялик качнулся, и испанцы в испуге повскакивали с мест, не пытаясь даже напасть на меня, но стараясь сохранить равновесие. Мне оставалось лишь сильно дернуть лодку на себя, чтобы она резко накренилась и с громким плес ком перевернулась; испанцы попадали с нее в воду, а я тем временем нырнул и выплыл с противоположной стороны.
Все произошло так быстро, что ялик не успел зачерпнуть воды и плавал кверху дном, в чем я увидел уже вполне реальный шанс на спасение; подплыв к лодке с кормы, я со всеми предосторожностями вскарабкался на нее, хоть раненое плечо и причиняло мне мучительную боль, и через две минуты после катастрофы уже восседал верхом на ее плоском днище.
Я огляделся по сторонам в поисках злополучных «донов» и увидел лишь троих, поскольку один, по всей видимости, утонул. Ближе всех ко мне находился чернобородый, который так и не расстался со своей пикой, а держал ее под мышкой, подплывая к лодке с кормы. Другой подплывал со стороны носа, и я с трудом удержался от радостного возгласа, когда узнал в нем не только человека, сидевшего за рулем плоскодонки, но того самого негодяя, кто руководил пытками, кто издевался над нами с платформы, кто смеялся над нашими мучениями, — моего старого знакомого, «меченого» бандита с родимым пятном на лице.
Дальше всех находился один из гребцов, а еще дальше я хоть и с дрожью, но одновременно и с чувством некоторого облегчения увидел острый черный спинной плавник акулы, причем заметил, что движется он в нашу сторону. Чернобородый с пикой доплыл наконец до лодки, но, очевидно, совершенно потеряв рассудок, попытался подцепить меня своим копьем; разумеется, я без всяких хлопот выдернул пику у него из рук и, повернув ее другим концом, приготовился проколоть наглеца. Тот с проклятием оттолкнулся от лодки, но внезапно лицо его застыло, словно на него надели маску смертельного ужаса, а из груди наиболее отдаленного от меня пловца вырвался отчаянный вопль. Я видел, как он чуть ли не наполовину выскочил из воды, взмахнув руками, но затем его крик прервался и он исчез. Чернобородый в страхе завопил, и лицо его оживилось. Он неспешно подплыл к корме лодки и начал торопливо взбираться на нее, но я, хоть и сидел лицом к носу, обернулся и тупым концом пики решительно столкнул его назад в воду. Сначала он сыпал проклятиями и ругался, но затем замолк и молча пытался залезть на лодку, яростно колотя по воде руками и ногами, надеясь таким способом отогнать акул. На мгновение мне даже показалось, что ему удастся спастись, поскольку акулы нигде поблизости не было видно, а «меченый» негодяй с родимым пятном на лице уже карабкался на нос лодки с ножом в руке, но судьба распорядилась иначе.