20. О том, что рассказал мне сэр Джаспер, и о моем ночном заплыве
— Ну что, мой широкоплечий друг с дубленой кожей, которая оказалась не по зубам ни акулам, ни Железной Деве, — ты уже очнулся? Зря потратил почти четыре добрых дня жизни, а в наше время четыре дня — это четыре дня, можешь мне поверить! По правде сказать, мастер Клефан, тебе давно бы уже пора прийти в себя, ведь дела опять складываются не в нашу пользу…
Голос сэра Джаспера дошел до моего сознания, когда я перевернулся на спину и обнаружил, что лежу в темной и мрачной клетушке с деревянными стенами, показавшейся мне почему-то странно знакомой, голова моя была совершенно ясна, поверхностная рана в предплечье благополучно затянулась и не причиняла мне особых страданий, и я снова чувствовал себя самим собой, если не считать зверского голода и страшной пустоты в желудке. Припомнив события, которые мне пришлось пережить в недалеком прошлом, я возблагодарил Господа за то, что весь этот ужас остался позади и мой рассудок не пострадал. Продолжая недоумевать, почему я лежу здесь вместе с маленьким придворным острословом, а еще более, почему мои руки привязаны к бокам, я с трудом повернулся и, несмотря на тусклый полумрак, царивший в каморке, разглядел сэра Джаспера, находившегося в столь же незавидном положении.
— Я пришел в себя, — отозвался я, — но кто объяснит, почему мы лежим здесь связанные?
— Это долгая история, Джереми, долгая история, но, поскольку все равно ничего лучшего не придумаешь, я могу поведать тебе обо всем, что произошло, пока ты лежал, бесчувственный как бревно; правду сказать, я боюсь, что мы попали в еще худший переплет, чем когда сидели в трюме галеона, ожидая своей участи вместе с отважными ребятами с «Морской феи»!
— Но ведь это английское судно, — возразил я, поскольку узнал грязную дыру, в которую я был помещен после того, как «Золотой дракон» выловил меня в Северном море.
— Несомненно, — ответил он, — несомненно; однако командует им дурной англичанин.
— Ну, капитан Эмброуз хоть и немного излишне суров, однако мне он кажется вполне порядочным джентльменом.
— Я далек от намерения возводить хулу на его седины, однако, видишь ли, Джереми, мой мальчик, капитан Эмброуз покоится на глубине в несколько фатомов под поверхностью моря, а его достойный племянник, как говорится в Писании, ныне царствует на троне.
— Неужели Нед Солткомб?
— Он самый — наиболее гнусный и мерзкий бездельник из всех, по ком скучает виселица! Надеюсь, его когда-нибудь вздернут, ибо он совершил отвратительную подлость и намерен совершить еще!
— Аминь, — подхватил я, — но что такое он совершил?
— Слушай внимательно, Джереми, и запоминай, потому что нам следует хорошенько подумать о нашем спасении, если нам дорога жизнь. После того как ты одурачил испанцев, тот длинный тощий негодяй, отец Мигель, оступился и сам попал в мышеловку, куда пытался загнать тебя; в одно мгновение он превратился в рубленое мясо — или, вернее, в рваный кожаный мешок с костями, — к моей искренней радости и к ужасу «донов». Те так остолбенели от неожиданности, что не смогли оказать тебе сколько-нибудь серьезного противодействия. Сначала я не понял, зачем ты затеял все это, — хоть упустить подобное зрелище я не согласился бы и за королевскую пенсию — ведь смерть в брюхе Железной Девы, пусть и ужасная, все же была бы менее мучительной, чем от акульих зубов. Но потом я заметил на горизонте паруса «Золотого дракона» и, воспользовавшись всеобщим замешательством, улизнул с палубы и спрятался в трюме, сочтя вполне благоразумным при данных обстоятельствах отложить, насколько возможно, собственную казнь через повешение. Я провел там несколько горьких часов, вспоминая кошмар, творившийся на палубе, и предсмертные лица моих храбрых товарищей, хотя должен тебе признаться, Джереми, меня несколько утешала мысль об отце Мигеле и стражнике, которого ты сшиб с ног, потому что твой кулак едва не проломил насквозь его череп!
Я не сомневался в твоей гибели либо от хищной рыбы, либо от пули, поскольку не знал о том, что «доны» спускают лодку, намереваясь поймать тебя живым и отомстить за смерть отца Мигеля; но зато я слышал мушкетные выстрелы на палубе, и поверь мне, Джереми, я горевал о тебе не меньше, чем о других, ведь я всегда уважал тех, кто умел нанести правильный удар, кем бы они ни были!
Я ничего не ответил на такой сомнительный комплимент, и сэр Джаспер, оседлавший своего конька, продолжал:
— Однако некоторое время спустя я услыхал пушечный выстрел и затем почувствовал, как галеон встал под ветер и набирает ход; вскоре я понял, что нас преследует незнакомое судно, и, соответственно, очень обрадовался, но решил не высовываться, а сидеть тихо и ждать, пока нас либо потопят, либо возьмут в плен. Но, когда ядро проломило переборку рядом со мной, я подумал, что не мешает самому поглядеть, как обстоят дела, и осторожно поднялся по трапу на палубу, где, к своему немалому удовольствию, стал свидетелем того, как рухнувшая мачта придавила дюжину испанцев, работавших у пушек. Я также разглядел дона Гомеса и других, которые, как я узнал впоследствии, возражали против жестокости монаха и капитана Гамбоа, за что были обманом заведены в каюту на баке и заперты там, пока на корме творилась эта дьявольская экзекуция.