На третий месяц пребывания в лесу я ощущал себя настоящим аборигеном. Мне нравился этот край, я понимал его и даже думал, не остаться ли мне здесь навсегда. Не так это всё теперь пугало и отталкивало. Я знал, что зелень меня просто обожает. То было начало короткого и бурного романа с трехсотлетней сосной (я называл её про себя: Анна). В небе светило солнце, не простое, чёрное солнце, скупая звезда человеческих болезней.
Яков научил меня стрелять, и я, к собственному удивлению, обнаружил немалые способности к обращению с винтовкой. Вскоре охота сделалась для меня более приятной, чем рыбалка. Стреляя в лисицу, я умудрялся попадать ей в глаз и, тем самым, не портить шкуру для продажи.
Не раз я просил Якова взять меня с собой в его ночную засаду (а выслеживал он, конечно же, лесного человека).
– Ты слишком молод, – просто отвечал мне охотник, – а дело это опасное.
Отмахивался от меня, как от плохого помощника. Ну и пусть, думал я, всё равно засады твои бестолковые, раз ты его до сих пор не выследил.
5.
Раза три в неделю, наколов достаточно дров, приготовив в котелке суп, наловив рыбы, короче, исполнив все свои обязанности, я отправлялся на примеченный мной пригорок расставить астрономические инструменты, взятые с собой из города. Я решил не терять навыков в обращении с ними, и наоборот, совершенствовать свое умение, практикуясь при каждом удобном случае. Я наблюдал за солнцем, это самое сложное. Стало быть, я не рисковал забыть то, чему меня научили. Итак, я брал с собой на пригорок несколько накладных уровней, фильтров, деревянных дощечек, собственно, сам инструмент: несильную трубу с вертикальным и горизонтальным кругами; тетрадку, чтобы записывать туда снятые отсчеты и их обрабатывать; хронометр, который перед каждым наблюдением я корректировал по радио. Особенное устройство хронометра позволяло делать это без дополнительных приборов.
По пути мне приходилось поминутно останавливаться и вытряхивать из сапог траву, которая забиралась туда, чтобы пощекотать меня. Стоило мне стать на тропинке, как сейчас же ко мне тянулись ветви всех деревьев поблизости. А те, что подальше, взволнованно шевелили листьями. То место, по которому я проходил, наполнялось шелестом, и звук этот причудливо смешивался с шумом ветра в кронах сосен. Однажды, проходя по тропинке, я был озадачен отсутствием привычного оживления растительности. Но я понял, в чём дело, когда увидел Якова. Он свисал с сосны вниз головой, в полной экипировке и с винтовкой на ремне. Я услышал его громкий смех и, улыбаясь сам, пошел дальше…
На самой вершине, на ровной площадке я расставлял свои инструменты и, отрегулировав их, начинал наблюдения.
Солнце в своем роде противоположно Луне. Жаль, мне тем летом не пришлось посмотреть на неё из трубы; за день я успевал здорово устать, и просто не оставалось сил для ночного бодрствования. Да и Яков никогда не упускал случая предостеречь меня насчет ночных прогулок по лесу. Луну, правда, можно увидеть и днем, но это совсем не то! Ночью Луна совершенно дырявая в телескопе; увеличение трубы позволяет рассматривать её как реальное физическое тело.
Кто из нас не восхищался «Лунным светом» Куинджи, лунной дорожкой в океане или лунными тенями во тьме египетской. Общепринято, что Луна светит лишь отражённым солнечным светом. Но у Луны есть собственный поток: грязные вонючие частицы с громадными скоростями посылает она в окружающее пространство. И то, что кажется нам мягким волнующим светом, на самом деле смрадные смертоносные извержения, фотонная канализация.
Нетрудно представить, что происходит на Луне во время полнолуния. Все нечистоты из её недр выдавливаются на поверхность приливными силами; пыль стоит столбом, потревоженная зловонными корпускулами.
На обратной, невидимой нам стороне спутника – прямо противоположная картина. Спокойно шелестит лунная роща. Лунная лисица обнюхивает останки разбившегося в 1960-м году советского аппарата. Селенобобр сооружает двадцатиметровую плотину, перегораживающую кратер Беркхофф. Весело резвятся инопланетные звери. Такой лес мало похож на земной; видите ли, он населен антиподами. Их не увидеть ни в какой телескоп. Ведь каждый, кто увидит собственного антипода, неминуемо погибнет; ущербная же Луна будет необратимо двигаться вокруг Земли, нашей матери, немыслимым образом вытягивая из неё жизненные соки. Лунная жизнь подобна смерти, лунная же смерть подобна нашей жизни, она как сон, сладостный и мучительный. В смерти – жизнь.
Когда бродишь среди карельских сосен вот так, совершенно один, начинаешь невольно задумываться о боге. Да, в самом деле, бог один. Он устраивает жизнь так, что обстоятельства, с которыми мы сталкиваемся, навязывают нам нечто скучное, обыденное, без нужного цвета, запаха и вкуса. С этим чем-то мы встречаемся сплошь и рядом: возьмите сцены, разыгрывающиеся в кафе, возле вокзальной кассы, в платной общественной уборной. Ежедневно, с утра до вечера, в голове человека гудит отбойный молоток:
– Тр-р-р!
Винить в этом некого, кроме бога. Он не бог, но гнусный божок, не творец, а паскудная тварь. Взгляните на Якова: человек, сам над тем не задумываясь, живет в полном согласии с собственным эстетическим чувством. Недурной пример для антихриста.
Моё восприятие окружающего менялось непрерывно, плавно, на самом глубоком уровне. Тому сопутствовали необычные ощущения. Меня касалась какая-нибудь мельчайшая травинка, и мое тело охватывали волны восхитительного возбуждения. Точно так же камень, брошенный в воду, порождает круги волн. Затем поверхность озера успокаивается. Внизу, на дне, лежит камень; с течением лет он обрастет мхом. Это – твоё навсегда. Кому придет в голову доставать камень со дна?
На подобные диковинные сравнения меня навел вид солнечных пятен, не разглядывай я которых, не так развлекали бы меня наблюдения Солнца. Каждый день число Вольфа (включающее в себя десятикратное количество групп пятен на диске и общее число пятен) резко менялось. Я пришел к выводу, что солнечная активность тесно связана с происходящим на нашей планете. Возьмем, скажем, год 1992-й, то есть год длительной эпидемии холеры. Осенью она вдруг прекратилась сама собой. Точно так же менялось усреднённое по неделям число Вольфа. Оно, летом довольно высокое, в конце сентября резко снизилось; прекратились разом и все бедствия. Что ж, астрономия будущего наверняка разрешит эту загадку.
Я вертел инструмент почти машинально. Руки делали привычные движения, а голова была занята посторонними мыслями. Я чувствовал смутную угрозу. Вообще-то днём в лесу вроде бы нечего бояться. Кроме того, за плечами на размятом ремне покоилась винтовка с мягким спуском. А всё-таки… всё-таки всё-таки… Ведь что-то должно было нарушить хрупкую идиллию?
…Профессия астронома, как это ни удивительно, сопряжена со множеством неожиданностей. С одной моей подругой на практике произошел несчастный случай. Кстати, также во время наблюдений солнца. В тот день оно палило как проклятое. Светило растопило воск, коим прилепливается к окуляру темный фильтр. Девушка не заметила этого и наклонилась к окуляру. Ей уже кричали:
– Эй, осторожно! Сожжешь сетчатку!
Но поздно. С диким воплем она отскочила от телескопа.
Она повалилась на теплую землю с дымящимся глазом. Шутки в сторону, как говорит Яков. Тут же и скорая помощь, и ошалевшие от внезапного приключения студенты. Без дураков! Левый глаз мне ещё пригодится. Я должен изловить лесного ублюдка. Он – враг! Он – враг! (С моего рта капает пена, я вдруг замечаю, что кричу во всю глотку). Он выколол девчонке глаз! Он оборвал жизни двум моим товарищам… Он чуть не умертвил меня самого.
Обалдев от этой мысли, я завалил треногу в траву, и лес принял меня в свои объятия.
Через полтора часа я поднялся и отряхнулся.
6.
Он застал нас врасплох.
Случилось это при следующих обстоятельствах.