Плавание длилось пять месяцев. Не теряя временя даром, один в темном трюме я учился делать своё дело хорошо.
Так я попал в Константинополь и первое время жил там у грека, с которым познакомился на пристани. Этот человек не имел позвоночника.
…Сырой погреб благодаря своему интерьеру имел что-то общее со сверкающей автомобильной выставкой. Да только здесь вместо дорогого «Фиата» можно было встретить внезапного ублюдка, показывающего фигу.
– Последнее время, – рассказывала Ольга, – в моем хозяйстве упадок. Скоро мне совсем нечем будет их кормить.
– А они у вас едят?
– Да… Особенно вон тот. Постоянно жрёт. Воронка у него с самого рождения в животе торчит, пищу я туда сую.
Ольга показала на существо в углу сарая (а может, погреба всё-таки? Я так и не разобрался).
Я оторопел. Это был человек со спортивным тренажёром и приросшими к нему руками. Его тело было устроено так, что ему приходилось время от времени поднимать руками гирю, чтобы дышать.
«Он прямо так и родился. Таким его мама родила».
«Нет, не тот», – подумал я.
Мускулистый урод постоянно двигал руками. Иначе он давно бы задохнулся.
– С ним очень трудно разговаривать.
– Понятное дело.
Другие обитатели сарая как будто замерли, каждый в ожидании своей участи.
– Многие из них постоянно в спячке. Все от недоедания. Но этому дремать нельзя. Вы пройдите дальше, посмотрите вокруг, – сказала мельничиха.
В наступившей тишине были слышны лишь скрипы тренажёра и посапывания иждивенцев. Мне вдруг очень захотелось выйти из сарая, но огромным усилием воли я взял себя в руки. Долг есть долг.
Вдруг за моей спиной что-то звякнуло. Я резко обернулся и посветил фонарем в дальний угол.
– Ольга, что это было?
– Там сидит на цепи человек с ломом.
– А лом тоже на цепи? – совершенно серьёзно спросил я. Так-так!
Во мне заговорило профессиональное чутьё.
– Лом у него как рука, – объясняла Ольга. – И он тоже на цепи, потому что живет отдельно. Понимаете, у него вместо руки длинный лом… И не то чтобы вместо руки… Да и рук у него нету. С ним вообще особенная история. Он настоящий убивец, всех борол.
– Чего?
– Борол.
Фонарь в моей руке высветил из темноты красивое спокойное лицо и бритую наголо голову. Черные глаза человека-лома, как мне показалось, были подёрнуты какой-то пленкой.
– Ах! – воскликнула Ольга. – Что с ним!
Я не мог больше находится в сарае. Там было ужасно душно.
Потом я стоял над обрывом и курил, и вспоминал свою родную Америку. Мне нужно было унять волнение.
Высокогорье. Разреженный воздух.
Чем же я займусь теперь, думал я, когда моей работе пришел конец? Буду жить на проценты. Может быть, подамся в телезвезды. У меня будет своя передача. Включаете телевизор, а там ваш любимый генерал. Всюду Робеспьер! Никак без него. Ну, конечно же, обладатель всех ублюдков.
Я направил шаги обратно к погребу. Ольга шла рядом со мной и рассказывала:
– Он всех борол. И человека с ножницами поборол. И человека летучую мышь. И женщину в виде одеяла поборол. Всех борол. За ним полиция гоняется, он до сих пор в розыске. Он и ихнего одного заборол, самого крутого. Я нашла его на шоссе десять лет назад. Он борол грузовики. Я приютила его, стала кормить и посадила на цепь. И ломик на цепь…
«Трудно будет его увезти, – подумал я, – хлопот не оберешься. Может, помочь ему прямо здесь».
Мы зашли внутрь сарая.
– Позвольте, с ним все в порядке? Он филин олл райт?
Человек-лом не шевелился. Я внимательно оглядел его.
– Ольга! Почему он не шевелится? Он же бренчал цепью.
Женщина склонилась над ублюдком.
– Он не дышит!
И точно. Был он какой-то подозрительно синий!
Мы убедились, что он мертв.
– Очень жаль, Ольга. – Я вздохнул. – Именно он мне и был нужен.
– Как же это, – шептала она, не слыша моих слов. – Это как же так?
По щекам у нее текли слезы. И я понял, что она его любила.
У человека-лома была отличная анатомия. Лом входил в его грудь в области сердца. Изогнутая железка другим своим концом вырастала из плеча ублюдка. Об остальном не стоит вспоминать. По крайней мере, во всех подробностях.
Я подумал тогда: «Много в нем непонятного. Но мне до этого дела нет. Как бы то ни было, последняя настоящая редкость исчезла с лица земли. Я вряд ли смогу объяснить вам, почему этот человек – настоящая редкость. Это не моя обязанность. А своё дело я сделал хорошо. Я спас человечество. За что и получил свою власть над миром».
Я вышел из сарайчика, закурил «Мальборо» и поднял воротник плаща. От меня, плача, удалялась мельничиха. Я догнал её и отдал деньги.
Такая история. Моя хата, как видите, с краю. Сегодня вечером пойду в гости к друзьям, крысам. Они-то за меня порадуются. Я вас обманул. На самом деле я не собирал редкости. Я их уничтожал. В моем музее бездарные парафиновые муляжи. Но сравнивать их уже не с чем.
Мой вам совет – поезжайте в Америку. Опасайтесь только иметь дело с крысами. И мы будем все по очереди любить пиво и лучшую двадцатку хитов.
ЭБИНИЗЕР
Сказка
Случилось так, что Эбинизер провел пятнадцать лет в комнате, где окон не было никаких, и света тоже никакого. Если, конечно, не считать зелёный железнодорожный фонарь, прикреплённый винтами к потолку. Давным-давно минуло то время, когда высохла чёрная краска, покрывающая стены, батарею центрального отопления и подоконник. Так он покрасил свою комнату. Имелась также яркая электрическая лампа; но Эбинизер редко включал ее, только лишь для того, чтобы посмотреть негативы. На нескольких лесках под потолком были развешаны рентгеновские снимки. Такие же украшали стены. Просвечивающие кости на пленках, определенно, принадлежали человеку.
На столе громоздились склянки, штативы (потому что так называется: химия); надо всем этим полыхала горелка Бунзена. Долгий срок затворничества пошел Эбинизеру на пользу. Скажем об этом вкратце: Эбинизер жил здесь. Некоторое время мало кто в городе догадывался о его существовании. Ведь он почти ни с кем не общался, хотя человек был вполне достойный, и с приличной фамилией. По причине, которая вскоре станет понятной, мы воздержимся от её упоминания. Это могло бы повредить репутации других людей. Они не менее достойные, но своё темное дело делают.
Слышали ли вы, находясь в метро в Москве, Ленинграде или Киеве, фиалковый голос – он зовёт тебя под землю, в фантастический город, освещённый яркими прожекторами?
Там бесплатная кормежка, тепло и ласка. Попасть туда трудно – тому имеется немало препятствий. Это обманные подземные ходы и сужающиеся туннели. Иными словами, это ловушки, в которых тебя сначала засыпают землей, а затем отправляют в канализацию.
Чтобы попасть к Эбинизеру, нужно было подняться по ступенькам (идёшь по лестнице, по всей лестнице музыка) и затем, шагнув в темень, брести какими-нибудь коридорами. О давно заброшенном здании рассказывали странные вещи. До революции в нем помещалась больница для бедных. Она прославилась тем, что в 1891 году в ее стенах был впервые удален аппендикс, причем простейшими хирургическими инструментами. Даже современная медицина не всесильна, что уж говорить о бедах восьмидесятилетней давности. Скудость научного знания, бывает, располагает к самым диким экспериментам.
Заброшенное здание красного кирпича всегда притягивало детвору. Мальчишки рассказывали, что видели в одном из зарешеченных окон на четвертом этаже шевелящуюся куклу.
Разумеется, здесь не обошлось без Эбинизера; оживляя манекены, он продолжал свои опыты.
* * *
А на другом краю городишка жил человек, который однажды понял, что чрезвычайно нуждается в услугах Эбинизера. Человека звали Иоахим. Он был обыкновенным школьным учителем. В его кабинете стоял глобус. Когда выдавалась свободная минутка, Иоахим раскладывал пасьянсы в учительской. Очень милый, спокойный и никому не нужный человек. Иоахим преподавал историю. Нельзя сказать, чтобы он не любил свой предмет: в бессонные ночи воображение рисовало ему крупномасштабные сражения, пожары, наводнения, различные исторические тенденции и даты, соответствующие их появлению. Школьники казались ему ужасно нерадивыми. Ни одного урока не проходило без того, чтобы он не шлёпнул линейкой какого-нибудь маленького гада. На стул учителя в отместку мазали горчицу. Иоахим дожидался времен, когда ему дадут работу в музее.