Каждое из племён, рано или поздно, навсегда покидало этот край. Древних греков (челюсть одного из которых лишь недавно откопали в Херсонесе) сменяло махровое мусульманское владычество, по прошествии нескольких столетий, в городе Судак, к власти приходили генуэзские купцы и вельможи, наводя здесь свой, весёлый и жестокий порядок. Наконец, с севера, с переносными потемкинскими деревнями, вторгались русские. И те, и другие, и третьи, безуспешно, но упорно пытались закрепиться здесь.
Прошлое, настоящее и будущее до странности перемешались в этих местах.
Коренные обитатели полуострова – крымские татары – были уже давно занесены в Красную книгу. О владычестве татарских ханов напоминало лишь загадочное поселение Старый Крым. Его окружали виноградники с гостеприимными названиями: Отрадное. Добролюбовка. Приветовка.
Однако ничто из этого уже не имело отношения к Крымкинсу #67. Некоторые куски истории и географии были скорее похожи на не очень удачную выдумку для туристов. Крымкинс, окончательно устав от человеческих притязаний, расслаивался на отдельные части, каждая из которых начинала жить своей жизнью. В основном, эта жизнь была скрыта от человеческих глаз, во мраке кромешном и непроходимых скалах. На диком, не востребованном зверолюдьми ландшафте возникали особые существа-мутанты. Они редко вступали в контакт с человеком, лишь только в исключительных случаях. Более того, целые куски территории навсегда исчезали из доступной нам области. Что и для чего там творилось, было никому не известно.
Впрочем, никто особенно и не интересовался этим. Приезжие, как правило, были удовлетворены тем описанием истории, которое предлагали экскурсоводы
Я приоткрыл глаза и облегченно вздохнул. Спокойствие возвращалось.
– Курить будешь? Я принесла сигареты.
– Не могу курить на таком пекле.
– Покурим в кафе.
Я представил себе, как всё кафе разбегается от наших сигарет, и ухмыльнулся.
– Пошли.
Кафе чем-то напоминало комнату отдыха в психиатрической клинике. В углу – неопознанная пальма; под потолком льется музыка, напоминающая о телесеансах Кашпировского. Она прозрачна и лирична.
Мы заказали кофе, он оказался вполне приличным, но слегка солоноватым. Конечно, я мог добавить туда местного коньячка. Но мы предпочли кока-колу.
Что касалось барсука, его алкогольная эйфория давно испарилась. Иркинс стремительно трезвел, и был сейчас задумчив и тих. Что-то здесь было нечисто. Я закурил, подозрительно разглядывая стены кафе, которое показалось мне таким надёжным пристанищем. Стены помещения украшали подделанные под старину офорты с генуэзскими вельможами на них. Все-таки откуда они произошли в украинско-российском Крымкинсе? Бред какой-то. Не иначе как этот кусок средневековой истории сочинялся с похмелья.
Мы заказали ещё кофе. Как обычно, на нас смотрели с осуждением – мы зашли в заведение в купальном виде, и вот так, без штанов, сидели и пили кофе.
– Послушай, Ирэн. Ты ведь тоже это чувствуешь. Долбанное дежа-вю. Этот мир, в котором мы живем, уже давно весь как слоёный пирог. Природа Крыма постепенно проясняется для меня. Полуостров, обозначенный на карте, не может существовать в природе.
– Я думаю, ты просто перегрелся на солнце.
– Возможно всё, – упрямо отвечал я. – И ещё. Я утопил свои очки.
– Всё равно. Тебя уже никто не узнает.
– И вправду. Никак не то бледное и серое существо, в загробных бегах.
Музыка (под потолком кафе) ненадолго стихла, чтобы затем смениться нечленораздельным женским стоном. Узнав Бритни Спирс, мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Вроде бы всё было нормально.
Но одна вещь оставалась странной. Наш анабабис затормозился. Пролетев над длинным побережьем, наш планёр потерпел аварию. Казалось, мой барсук совершает один за другим круги около неизвестной, никак не обозначенной на карте точки. Круги день за днем сужаются, а водопад Джур-Джур и вулкан Кракатук теперь навсегда останутся недосягаемыми. Наша непоследовательность, наши постоянно меняющиеся планы привели к тому, что бараний жир катастрофически засасывал.
В подобных мыслях, я вопросительно посмотрел на Ирэн.
У нас многое было позади. Позади было героическое, на собаках, пересечение необъятной Украины. Битком набитые, шумные, берущиеся штурмом украинские электрички. Позади была сумасшедшая ночь на межгалактической автотрассе и несущийся сквозь ночь ракетоплан. И, к сожалению, уже в прошлом был замечательный момент высадки на побережье. Оглохшие от фарфорового неба, под ласковым утренним светом, мы вбежали в море, как в приятное кино. Вода была тёплой. Вода была солёной.
А теперь я ясно ощущал, как ей чего-то не хватает. Может быть, потерянной новизны? спецэффектов? Или она пресытилась моей навязчивой братской опекой? Барсучок барсучком, она оставалась-таки молодой человеческой женщиной. И не нужно быть сердцеведом, знатоком человеческих душ, чтобы знать, как на молодых женщин действуют всевозможные путешествия.
Я видел, как что-то в её глазах ускользает от меня. Внутри возникал невнятный совести укор. «Замучился барсук», – решил я.
«Нет, – подумала она в ответ. – Всё хорошо».
«Значит, ты меня не подведешь?»
«Никогда. Я отличный, хорошо обученный барсук».
– Мы должны уехать отсюда, – сказал я, со второй чашкой кофе окончательно приходя в себя. – Неподалёку на побережье проходит музыкальный фестиваль. Послушаем музыку, потанцуем.
Ирэн пристально посмотрела на меня. Что-то не так. Это точно.
– Не будет никакого фестиваля, – вдруг понимаю я.
17 декабря 2001 года. Санкт-Петербург. Записано на диктофон.
Вопрос. Значит, Вы догадывались, что в Петербург вернулся другой человек, вместо него?
Ответ. Вирус не смог его погубить, но проник в генетический код. Личность Листопада претерпела изменения. С какого-то времени он стал даже называть себя А.А.. Откуда взялось это имя – никому не известно. Сначала мы старались не обращать внимания. Но потом поняли, что дело зашло слишком далеко. Он необычно отреагировал: отпустил меня на автобусной станции, а сам остался ночевать в горах. По возвращении вёл себя странно. Обрывал все прежние знакомства. Был в длительной депрессии. Кажется, что-то писал… Однажды сидел у нас на кухне, всю ночь курил табак со странным запахом. После этого надолго исчез…
Вопрос. Вы можете сказать, когда начались все эти странности?
Ответ. Совершенно точно, во время пребывания в крымских горах. Иногда он говорил как-то странно. Слишком правильно, литературно, как в какой-нибудь книге. Теперь мне ясно – он решил изменить форму существования, существовать в виртуальной среде, в виде текста. Говорил, что мир расслаивается, про каких-то шайтанов говорил («шайтанизм» его здорово одолевал). В конце концов, я не смогла выдерживать это и уехала обратно в Петербург.
<Конец записи>
6.
мои зрачки расширились, и я, если можно так выразиться, пронзительно взвизгнул взглядом.
Дальше была темнота, звёздное небо над головой и бледное, встревоженное лицо Ирэн совсем рядом.
– Что случилось? Мне показалось, что кто-то кричал…
Мы вскочили, шарахаясь друг от друга в темноте.
– Ты слышишь? Кто-то поет в горах.
– Странно.
Я прислушался. Голос неизвестного певца отдаленно напомнил мне Южного Человека.
– У тебя на лбу какой-то иероглиф, – сказала вдруг Ирэн.
Я машинально протянул руку ко лбу.
– Действительно?
Ночуем, прячась от людей, в каких-то развалинах. Барсук, свернувшись клубочком в моих ногах, тихо сопит, а я, созерцая исчезающую во мгле линию горизонта, что-то рассказываю ему. Ночлег получился очень романтический. Но утром меня укусила неизвестная науке тварь. Я внимательно осмотрел животное: оно было явно из другой геологической эпохи. Действительность, ожидающая нас, явно оказывалась чем-то большим, чем любые ожидания.
Похоже, что мы, как древние греки, наконец достигли территории, населённой порождениями тьмы. Дороги назад не существует.
… шуршащий звук, возникший в темноте, показался мне зловещим? – это означает не сказать ничего. Нечеловеческий ужас нахлынул на меня из темноты. Всему виной была эта крайне неприятная вибрация воздуха, от которой чувствовался холод за спиной.