– Мешок, сюда, – прошипел библиотекарь, и замершие студенты задвигались очень быстро.
Многие думают, что демоном быть легко: являйся по вызову ко всяким колдунам, исполняй их желания, а в остальное время развлекайся на полную катушку, используя сверхъестественные способности.
На самом деле демонское существование таит не меньше сложностей, чем людское или эльфийское…
Взять хотя бы солнечный свет.
За тысячелетия, проведенные в самом темном, затхлом и мрачном уголке Нижнего мира, память узника ослабела. Если честно, он забыл все, кроме имени, жестокого, выворачивающего нутро голода и яростно полыхающего желания отмстить тем, кто одолел его и заковал.
После побега воспоминания начали возвращаться, но очень медленно.
Поэтому, когда тьма принялась редеть, могущественный, но пораженный склерозом демон лишь удивленно распахнул то, что заменяло ему глаза, пытаясь осознать, что происходит…
А в следующее мгновение зашипел от охватившей тело боли.
Демоны не очень хорошо переносят солнечный свет, но если сталкиваются с ним часто, постепенно вырабатывают иммунитет. Узник в силу очевидных причин такой возможности был лишен.
В тот момент он решил, что враги добрались до него и что сейчас он провалится обратно в Нижний мир. Бешенство придало сил, и демон отчаянным броском метнулся к ближайшему островку спасительной темноты…
Раздалось шуршание вроде того, что издает размотанный рулон туалетной бумаги, и в подвале дома, считающегося по меркам Нор чуть ли не усадьбой, стало на одно живое существо больше.
Обитающие тут крысы не стали пытаться завести знакомство, а дали стрекача.
У крыс перед людьми есть одно большое преимущество – они не обременены затемняющим истинное восприятие интеллектом, которым погрязшее в глупости человечество почему-то гордится.
Среди засохших крысиных какашек, полуразвалившихся бочек и куч тряпья демон почувствовал себя довольно уютно.
Сейчас он пребывал в неподвижности и ждал, когда через щели прекратит струиться вызывающее боль сияние и когда можно будет выйти наружу, снова поиграть с людьми…
Улица Толстой Звезды, расположенная на правом по ходу солнца берегу реки Ква-Ква, славилась прежде всего тем, что лежала между Норами и гномьим кварталом, являясь чем-то вроде демилитаризованной зоны.
А еще тут жила Безумная Пифия.
На самом деле все пифии, предсказатели и пророки не в своем уме, а немножечко в чужом, и хорошо, если только в одном. Чтобы заслужить в их цеху прозвище «Безумная», его обладательнице пришлось постараться.
Поэтому стражники, свернув с улицы Злобных Карликов, остановились, чтобы вытрясти из закромов души крошки смелости.
– Ты уверен, что нам нужно туда идти? – в двадцатый, наверное, раз спросил Васис Ргов.
– Ты предпочитаешь отправиться в МУ? – поинтересовался Поля Лахов.
Ргов поспешно заткнулся, вспоминая пережитые в университете унижения.
Храбрости Торопливые набирались по-разному: Лахов смотрелся в снятый шлем и приглаживал аккуратно завитые волосы, Ргов мелко дрожал и бормотал что-то, а Дука Калис перезаряжал арбалеты, которых под длинным черным плащом носил ровно пять штук.
– Ну, пошли, – сказал лейтенант, водружая шлем на голову.
К удивлению Лахова, никто не поспешил вперед, чтобы прикрыть начальство, так что пришлось самому идти в авангарде.
Сержанты храбро топали следом.
Дом Пифии стоял на отшибе, будто соседние здания норовили отодвинуться подальше. Его окружала широкая полоса перекопанной и черной, словно обгорелой, земли.
– Чего это? – живо интересующийся сельским хозяйством Ргов наклонился.
– И голова твоя превратится в пепел, а ноги сгниют по самое горло! – прогремевший со стороны крыльца голос заставил Васиса с испуганным воплем подскочить на добрый метр.
На крыльце стояла женщина, наряженная в длинный балахон неопрятного цвета. Прическа ее напоминала взрыв на макаронной фабрике, а глаза сверкали, как две лампочки по сто пятьдесят ватт.
Даже Калис, толстошкурый, как носорог в бронежилете, ощутил себя неловко под этим взглядом.
– Я знаю, зачем вы явились! – твердо заявила Пифия, и тут же голос ее изменился, стал мягким, певучим: – Ой, цветет мандрагора в поле у ручья! Негра молодого полюбила я!
– Что такое «негр»? – поинтересовался Калис.
– У нее спроси, – посоветовал Лахов.
– Это такое неполиткорректное слово, на самом деле надо говорить «афроамериканец», – сообщила Пифия и заорала во все горло: – Ну что, так и будем стоять на улице!? Или в дом зайдем!?
С соседнего здания, истошно каркая, сорвались вороны. Сидевший на заборе кот свалился и, судя по быстро оборвавшемуся истошному воплю, скончался от разрыва сердца.
– Зайдем, – проговорил Лахов, ощущая, как отголоски крика еще блуждают в пустотах внутри его головы.
Пифия могла изрекать пророчества не выходя из дома, и они оказались бы услышаны даже в соседних Лоскутах.
Покачиваясь от гремящего внутри черепа эха, лейтенант поднялся на крыльцо и окунулся в пахнущую чем-то неприятно сладким темноту. Прошел узким, точно кошелек скупца, коридором и оказался в комнате, напоминающей склад антиквариата или лавку старьевщика.
В углу стояла огромная кровать, закрытая балдахином, на столе у окна теснился набор слоников из тридцати шести штук, полки у стен занимали медные подсвечники, груды старых монет, ржавые шлемы, украшения, стоптанные сапоги и какие-то непонятные штуки.
Сорока ощутила бы себя тут как дома.
– Садись, – велела Пифия и протянула Лахову маленькую красную пилюлю. – Будешь?
– Что это? – насторожился лейтенант.
– Ах, извини, я перепутала, это не тебе, – хозяйка дома улыбнулась, вогнав Дуку Калиса в ступор блеском золотых зубов, и с небрежной грацией Майкла Джордана зашвырнула пилюлю в огромную вазу, расписанную лиловыми цветами и оскаленными червяками.
– Мы… это… пришли… хотим узнать… – забормотал лейтенант, устроившись на неудобном стуле.
Опустившаяся в глубокое кресло Пифия остановила его нетерпеливым жестом, торчащие пучками волосы на ее голове колыхнулись с металлическим шорохом, балахон затрясся.
– Вижу… – возвестила хозяйка дома замогильным голосом, – пришел враг злой и свирепый… Навис над городом…
Стражники затаили дыхание, Васис Ргов даже забыл, что нужно клацать зубами.
– Нелегко будет справиться с ним… – в руке Пифии появился мундштук с торчащей из него сигаретой, по комнате поплыл сладкий дым.
«Конопля, – уверенно определил Калис. – Ох, не будь она Пифия…»
– Нелегко будет справиться с ним, – повторила хозяйка дома, – ибо жуток зело… Хотя вот инструкция.
Она деловито выдвинула ящик стоящей рядом с креслом тумбочки (Лахов готов был поклясться, что мгновение назад ее там не было) и вытащила исписанный листок бумаги.
– Э… инструкция? – удивился Лахов.
Он, честно говоря, полагал услышать нечто туманное и невнятное, над чем придется поломать голову (желательно, чужую).
– Именно так, – Пифия сунула бумагу ему в руки. – А теперь проваливайте! У меня дела!
И она довольно решительно вытолкала стражников прочь из комнаты, а затем и из дома.
На крыльце Торопливые едва не налетели на тощего бородатого старика в бурой мантии и головном уборе, напоминающем немного сплющенное и обрызганное кровью яйцо.
За спиной старика толпились мужчины помоложе, одетые похожим образом.
«Это же жрецы! Чего им тут надо?» – в полном смятении чувств подумали стражники.
«Это же стража! Они чего тут делают?» – удивленно подумали жрецы.
В некотором количестве сознаний возникла легкая сумятица.
Никто бы никогда не поверил, но Скрытный был просто одержим любовью.
Он искренне и чисто любил свою работу, особенно ту ее часть, где полагалось по капле выдавливать кровь из разных живых существ, а затем творить жуткие и мерзкие заклинания.