— Нет никакого энженьо для продажи, — сказала она.
Тогда Лула, словно пробудившись, спросил у жены:
— Что? Что там такое, а, Амелия?
— Сеньор спрашивает, не продается ли Санта-Фе.
— Кто это ему сказал?
Тот извинился и стал объяснять, что намерен приобрести землю в долине. Земля здесь хорошая! Он узнал, что Санта-Фе почти не производит сахарного тростника, поэтому и решил поговорить о покупке имения. Он еще раз извинился и собрался было уходить, но тут сеу Лула громко сказал:
— Так вот, сеньор, отсюда я уеду только на кладбище! Можете передать это всем!
— Простите, полковник, но я приехал не для того, чтобы вас обидеть.
— Ты только подумай, Амелия, он приехал сюда покупать энженьо твоего отца!
Послышался дикий вопль доны Оливии:
— Старик, я шью тебе саван!
Приезжий не на шутку испугался. Поспешно встал и двинулся к выходу. Сеу Лула пробормотал, весь дрожа:
— Можете передать Жозе Паулино, что я ничего не продаю.
— Полковник, я приехал сюда совсем по другому делу и не собираюсь никому ничего передавать.
Дона Амелия хотела как-то сгладить резкость мужа.
— Вы правы. Не обижайтесь, сеньор.
— Хм, Амелия, он хочет купить энженьо твоего отца.
Человек был уже на улице, а сеу Лула все еще кричал:
— Ошибаетесь! Я не продаю энженьо. Не так ли, Амелия?!
— Замолчи, старик! — кричала дона Оливия. — Замолчи!
Только когда все смолкло, дона Амелия пришла в себя. Дом погрузился в тишину. Ненем возилась в саду, кухарка на кухне что-то тихо напевала. Дона Оливия разговаривала сама с собой. Лула ушел к себе в комнату. Дона Амелия выглянула в окно и увидела, что дочь срезает ветки с розовых кустов. Вечер был тихий, небо голубое, солнце освещало зелень долины. Стадо скота возвращалось в корраль. Жалкое стадо, всего полдюжины голов. Мальчишка, который их пас, покрикивал на двух старых быков. В тишине этого спокойного вечера дона Амелия вдруг поняла, что больше уже ничего не может сделать. Она простояла у окна до тех пор, пока сумерки не начали сгущаться. Все погрузилось во мрак. Вот и все. Теперь уже никогда она не увидит энженьо таким, каким оно было прежде. Когда-то в коллеже она все время вспоминала Санта-Фе, и слезы навертывались у нее на глаза — такая охватывала ее тоска по любимым местам. Ей все было дорого! И мать, и отец, и сестренка Оливия. Эти воспоминания были невыносимы. Дона Амелия пошла засветить лампу в столовой. Когда она забралась на стул, чтобы подрезать фитиль, то увидела через парадную дверь людей, остановившихся у дома. Она зажгла свет и пошла взглянуть, кто это. И тут послышался истошный крик Флорипеса. Сеу Лула тоже поднялся узнать, в чем дело.
— Что случилось? А? Что там такое?
Громкий голос ответил:
— Ничего, полковник. Просто негр перепугался.
Это был капитан Антонио Силвино, который приехал в Санта-Фе. Кангасейро оцепили дом, а негра Флорипеса связали, и он плакал от страха.
— Перестань выть, черномазый трус! — закричал на него капитан.
— Амелия, кто это там?
— Успокойтесь, полковник, это не лейтенант Маурисио. Велите зажечь в доме свет.
Сеу Лула распахнул парадную дверь, и дона Амелия зажгла лампу в гостиной. В комнату вошел капитан Антонио Силвино, вся грудь его была увешана медалями, на пальцах блестели кольца, в руках он держал карабин, за поясом торчал кинжал. Кабры остались в дверях.
— Ребята, постерегите-ка тут.
Капитан оглядел красивую гостиную, картины на стене, рояль, молчаливо стоявший в углу.
— У вас отличный дом, полковник.
Старик очнулся, он почувствовал опасность. Негр Флорипес продолжал хныкать.
— Велите этому негру заткнуться, или ему придется замолчать раз и навсегда.
— Капитан, прошу вас, не убивайте негра, — сказала дона Амелия.
— Сеньора, мы не занимаемся убийствами. Я не лейтенант Маурисио.
— Я знаю, капитан.
— Что такое, Амелия, что ему нужно?
— У меня есть имя, полковник. Я прибыл сюда, чтобы договориться по-хорошему.