Крик, донесшийся снаружи, прервал его размышления. Пассариньо уже был в большой комнате, когда мастер встал, чтобы открыть дверь.
— Ни с места, старик!
В дом ворвались полицейские.
— Связать негра!
— За что?
— Узнаешь у лейтенанта в Пиларе.
— Я никого не убивал.
— Сержант, выпороть негра?
— Не надо. Лейтенант это сам сделает.
Пассариньо стонал, руки его были связаны. Мастер Жозе Амаро хотел было переодеться.
— Не надо, старик; для кнута и этот костюм сгодится.
Луна осветила долину и кажазейры.
— Сержант, я хотел бы запереть дом, у меня хранятся чужие вещи.
— Оставишь все так.
Подошел сын старого Лусиндо, и мастер попросил его присмотреть за домом. Полицейские пинками подталкивали Пассариньо.
— От этого негра воняет, как от помойки.
— Огрей-ка его хорошенько, Томэ.
Кнут свалил Пассариньо на землю.
— Сержант, не бейте негра.
— Негр совсем окоченел, вот мы его и греем.
Их вели вверх по дороге. Мастер не понимал, что происходит. Они прошли мимо дома кумы Адрианы, в окне горел свет. И там находилась его жена, не питавшая к нему ничего, кроме ненависти. Его вели в тюрьму, как убийцу. За что? Что он такого сделал? И некому было его защитить. Разве что капитан Антонио Силвино. Он был единственным человеком, который мог помочь бедняку в беде. Но где он сейчас? Полицейские шли быстрым шагом. Он едва поспевал за ними.
Время от времени негр Пассариньо издавал истошный вопль.
— Этот чертов негр похож на старую кошку!
Из поселка их сразу же отправили в тюрьму. Здесь уже сидел Торкуато, и он встретил их приветливо.
— Это мастер Жозе Амаро, — сказал один из заключенных.
— Мастер, вы что, кого-нибудь убили?
— Никого я не убивал.
Лейтенант велел ложиться спать. Завтра он учинит им допрос. Свет луны проникал сквозь деревянные решетки. Луна была белой, как хлопок.
— Проклятая луна, разве заснешь!
В камере стояла нестерпимая вонь. Десяток людей вповалку лежали на полу на голых досках. Это была тюрьма Пилара, про которую говорили, что у нее под кирпичами слой соли. Слепой Торкуато подошел к мастеру:
— Мастер, лейтенант не дает нам покоя. Сегодня меня допрашивали, пытаясь выяснить, где находятся люди капитана, но я ничего не знаю, никто ничего не знает.
Пассариньо улегся на полу, как скотина, и заснул.
— Сеу Торкуато, они меня убьют. Я не вынесу побоев.
— Все в руке божьей, мастер.
К ним подошло еще несколько заключенных.
— Мастер, а я вас хорошо знаю. Однажды вы мне помогли, когда я шел с обозом в сертан. Сейчас меня арестовали из-за кражи лошади в Круматау. Мне это очень неприятно. Ведь я не конокрад.
Луна освещала битком набитую грязную камеру. В углу жутко воняла параша, из гнилых досок бочонка сочилась моча. Потом подошли остальные заключенные. Кое-кто из них был освобожден капитаном в тот день, когда он совершил налет на дом командора Кинки. Но они были так слабы, что не смогли убежать. Слепой Торкуато спросил мягким, успокаивающим голосом:
— Как поживает ваша жена, мастер?
— Не знаю, сеу Торкуато. Все меня ненавидят. Я знаю, что все это проделки Флорипеса. И хочу только, чтобы бог дал мне силы взять в руки нож. Об одном только и молю бога.