Колокол прозвонил «Аве Мария». В молельне уже собралась вся семья, ждали только его. Своим зычным голосом сеу Лула обращался к богу, деве Марии, к святым. Только одна Оливия в эти минуты старалась перекричать сеу Лулу. И Лула верил, что ее устами говорил дьявол, который вступал в единоборство со всемогущим. Ненем больше не жила — она существовала. Почти ни с кем не говорила. Только по утрам выходила в свой сад ухаживать за розами и часами возилась с ними. Сад Ненем приобрел в Рибейре известность.
Смирилась с болезнью мужа дона Амелия. Она поняла, что излечить ее нельзя, и больше не страдала. На все воля божья… Что делать, раз ей суждена такая жизнь! Она жалела свою дочь, но в то же время была рада, что та не вышла замуж. Ведь замужество дочери могло быть таким же, как ее собственное. Зачем ей связываться с человеком, который стал бы ей досаждать, лишил бы ее душевного покоя? Она видела; как молчаливая и спокойная Ненем возится в саду, и не жалела о том, что она не замужем. Они жили на тот скромный доход, что приносило им энженьо. С каждым годом Санта-Фе все больше оскудевало и производило все меньше. Управляющему, которого нанял Лула, нельзя было доверить хозяйство, им надо было руководить. Но разве Лула мог руководить? Все шло кое-как. Иногда ей хотелось позвать управляющего и самой давать распоряжения, но она боялась волновать мужа — он не терпел, когда вмешивались в его дела.
К счастью, припадки стали реже. Возле него все время крутился этот Флорипес, заискивающий и лицемерный. И чем он пришелся по душе ее мужу? Не раз ей приходилось одергивать парня. Муж слишком многое позволял ему. Лула никогда раньше не проявлял никакого интереса к невольникам и относился свысока к неграм сензалы, а в обращении с негром Флорипесом был другим человеком. Она не знала, чем это объяснить. Видела этого мальчишку в молельне стоящим на коленях возле Лулы и не могла понять, почему ее муж, такой гордый, такой высокомерный, привязался к этому парню. Лула давно уже стал ей чужим. Она перестала для него существовать. Он не замечал ее. Амелии было больно видеть, как он стал относиться к дочери. Ведь они были очень привязаны друг к другу, очень дружны, но после той истории с прокурором Лула охладел и к Ненем. Она вспомнила ту ночь, когда он застрелил лошадь, и ей стало не по себе. Надо же было такое выдумать! Весть об этом происшествии разнеслась по всему Пилару. Она слышала, как дона Адриана, жена капитана Виторино, рассказывала об этом на кухне. Он сделал их общим посмешищем. Бедняжка Ненем едва вынесла этот позор. Все эти безумные выходки отца — нелепость, плод его болезненного воображения. К счастью, уже прошли те дни, когда Лула метался по дому и ревел, как разъяренный тигр. Спокойствие, поселившееся сейчас в доме, было печальным, но все же это гораздо лучше, чем былые выходки и скандалы мужа, мучившего дочь, охотившегося за мнимыми возлюбленными, выдумывавшего побеги. Теперь в каза-гранде царили спокойствие и бедность, правда, невидимая постороннему глазу. Семья жила, прячась как от богатых, так и от бедных. Амелия сама делала все, чтобы жить замкнуто. Лула, казалось, не замечал этих затруднений, которые они переживали. Только она видела, в каком нищенском состоянии находится Санта-Фе. Набожность Лулы сделала его безразличным ко всему, ничто земное не трогало его, даже погода. Шел ли дождь, светило ли солнце, выходила ли из берегов река, или засуха спалила сахарный тростник, ему было все равно. Но она-то все видела. И больше других переживала несчастья, обрушившиеся на ее семью. Ей казалось, что все живут в ином мире, чем она. Даже Ненем потеряла всякий интерес к окружающим. Она ухаживала за розами в своем саду, пересаживала растения, поливала их — и, казалось, ни о чем больше не хотела знать. Но в действительности она видела и прекрасно понимала, каково состояние Санта-Фе. При последнем сборе урожая в их энженьо почти не выжимали сахарный тростник: не было лошади. Амелии пришлось потихоньку от Лулы распорядиться, чтобы на сбереженные ею деньги купили в Гуриньеме пару кобыл. С грехом пополам получили шестьдесят сахарных голов. Они-то и составили весь доход Санта-Фе. Деньги, вырученные за десять мешков очищенной шерсти, дали возможность произвести вновь посадку сахарного тростника. Прежде ей не приходилось думать о таких вещах. Теперь же все заботы легли на нее. Луле некогда было присматривать за хозяйством. И она сама стала производить расчеты с работниками. Правда, их было не так уж много — всего пять человек. И все же энженьо существовало. Как-то раз, когда прохудился котел для варки сахара, она встревожилась. Мастер-сахаровар сам отправился в Санта-Розу и привез оттуда все необходимое для починки. Лула ничего не знал об этом. Если бы не куры, у Амелии не было бы денег, чтобы посылать кучера Макарио за покупками на базар в Пилар. Хорошо, что муж не знал, что она продает куриные яйца торговцу Неко Паке из Параибы, а то бы он пришел в отчаяние. Куры выручали дону Амелию. Ей всегда нравилось ухаживать за курами. И вот теперь они спасали ее. По понедельникам приходил торговец и дюжинами покупал яйца. На вырученные деньги она брала свежее мясо на рынке в Пиларе. При отце кладовая всегда была полна продуктов. Но она старалась не вспоминать о прошлом. Она просила Неко Паку никому не рассказывать об ее торговых операциях. Ей не хотелось, чтобы в долине кто-нибудь знал, что хозяйка энженьо Санта-Фе содержит семью на деньги, получаемые от продажи яиц. Это хорошо тогда, когда в доме нет нужды и хозяйка энженьо, как, например, дона Эмилия из Ойтейро, выручает большие деньги, продавая сладости из кокосового ореха на станции пассажирам. Все хвалили ее за предприимчивость и изобретательность. Но если бы кто-нибудь узнал, что хозяйка Санта-Фе продает яйца, чтобы прокормить свою семью, насмешкам не было бы конца. Нет, хватит с нее той истории с убийством лошади. Хватит с нее несчастной дочери, над которой все смеются. Неко Пака был человек неразговорчивый. Он приходил с корзинкой и уносил товар. Боже сохрани, чтобы Лула узнал об этом. Гордость Лулы была болезнью, которую не могла излечить никакая набожность. Хозяин энженьо, живущий на деньги, которые добывала его жена! По воскресеньям они всей семьей ездили в церковь. Она прекрасно видела, как насмешливо поглядывают на них, когда они гордо входят на паперть.