– Это невозможно, учитель, – возразил Тотмий. – Если бы так оно и было, люди сошли бы с ума.
– Нет, мой друг, – продолжал Ну-от-хаби. – Тот покровитель внутри нас только кажется ненасытным и беспощадным. На самом деле он не опасен. Надо только уметь с ним разговаривать. Прислушайся к себе, и ты поймешь, о чем я говорю.
– Я не хочу думать об этом, – ответил скульптор.
– Ты ленив. Но послушай! Тот бог, который внутри тебя, солнце с трудолюбивыми руками, он должен подсказать тебе, куда идти твоему телу, где искать применение твоему разуму. Не упрямься, – китаец положил руку на плечо ученика. – Ты обыкновенный гений земли. Ты избран богом для высокой цели. Он вложил в сердце твое часть собственного солнечного света. А потому знай, что твое назначение, твое мастерство необходимо для того, чтобы воспитать новых гениев. Жизнь твоя не исчерпана. Путь, по которому ты следуешь, еще не пройден. Тебе будет нелегко, ибо ты вряд ли встретишь достойных преемников, способных впитать в себя все знания, накопленные тобой. И нельзя от них этого требовать.
– Тогда к чему затевать всё сызнова? У меня уже были ученики. И один из них весьма достойный. Он остался в Египте.
– Но согласись, ему там трудно после тебя?
– Он мастер своего дела.
– Не обманывай старика. Ведь тебе-то незнакомо чувство обиды из-за того, что в сравнении с кем-то ты самому себе кажешься бездарным?
– А никогда никому не завидовал, – не глядя на Ну-от-хаби, ответил Тотмий.
– Тебе незачем завидовать, ты угоден богу. Труд твой справедливо и высоко оценен людьми. Но ученики, которые у тебя еще будут, не должны знать, что их учитель несравненно выше их. Что им никогда не дотянуться до тех высот, на которые их учитель взирал сверху вниз! Ты сыграл злую шутку с несчастным египтянином, оставив его своим преемником. Это жестокий поступок.
– Я никогда не думал об этом.
– Это не важно, – китаец поправил пальцами падающий фитилек светильника и продолжал. – Но чтобы не повторить ошибки, теперь ты должен уйти туда, где не знают, что ты величайший скульптор, и только там искать учеников. Лишь тогда, на пустом месте, где нет следов твоего мастерства, взойдут свободные ростки новых гениев. Ты говоришь, что жизнь твоя закончилась? Нет, вскоре ты ощутишь, как сложно жить без настоящей работы. Руки твои будут болеть и тянуться к глине, к камню, а тебе нужно будет творить в четверть, в восьмую часть твоего мастерства. И ты должен это пережить, если не стремишься к славе.
– Славу я познал. Это испытание в прошлом.
– Хорошо. Но если…
– А как же ты, учитель? – не выдержал Тотмий. – Ведь и ты мастер. Почему же ты, известный и почитаемый, взялся учить меня?
– Я – ювелир, а не скульптор, – Ну-от-хаби лукаво прищурился. – Ты не был моим соперником в ремесле. Теперь понятно?
Тотмий понял. Он думал о том, куда теперь ему идти, в какие земли. Где о нем не знают? Как начинать новую жизнь?
– Вернись на родину, – словно отгадав его мысли, сказал китаец. – Только когда завершится круг твоих скитаний, ты, наконец, обретешь настоящую свободу души своей.
– А ты, учитель?
– Я? Я останусь здесь, – Китаец улыбнулся. – Тут тоже много дел для ювелира.
– Значит, мне необходимо уйти? – вслух размышлял Тотмий. – А Хануахет говорил мне об этом еще семь лет назад. И тогда мне это показалось глупостью. Нам всегда кажется глупым то, что мы не способны осмыслить…
– Хан-уа-хет? – переспросил китаец. – Я знаю его. Он мудрый человек. Ты должен учиться у него рассудительности и дальновидности.
– Он – жрец Амона-Ра, египтянин, изменивший богу ради своего ученика.
– Наверное, ученик того сто́ил, – коротко ответил Ну-от-хаби и добавил мгновение спустя. – Важно выбрать себе такого бога, который не предаст того, кто ему предан. Надеюсь, ты понимаешь, речь идет не о добре и зле, не об идолах и фараонах. О высшем смысле.
– Наверное, ты прав, учитель, – задумчиво произнес Тотмий. – Дело не в поклонении.
Они еще долго разговаривали в темном уголке каменной пещеры, запертой от внешнего мира тяжелыми окованными воротами.